Катерина Петровна улыбнулась — такой подарок ни ее, ни Марфиньку ни к чему не обязывал.
— Как Масленицу празднуете? — спросила она.
— А как ее праздновать? На поварне у меня блины стопками до потолка, дворня счастлива. Я людишек отпускаю в храм Божий, на гулянья отпускаю. Они знают — потом вместе со мной поститься придется, ну и отъедаются впрок.
— И вы, сударь, поститесь?
— Без этого нельзя. Но я спросил своего доктора, не будет ли пост мне во вред. Доктор — немец, он проповедей о воздержании читать не станет. Сказал — вреда не предвидится. Только добавил — коли в дворне кто из баб на сносях или кормит дитя, чтоб давать им молочное.
— А согласятся? — удивилась Катерина Петровна.
— Прикажу — согласятся. Отец Григорий у меня раза два в месяц непременно обедает, он велит — и не пикнут. В прошлом году такое уж было. Правда, рявкнуть ему на моих дур пришлось — видят же перед собой иерея Божия в облачении, слышат, что говорит, а дурь им глаза и умишко застит. А где же доченька ваша?
— У себя, вышивает.
— Это хорошо. Велите к ней корзиночку земляники отнести.
И ни слова не сказал Красовецкий, что-де неплохо бы девице выйти к гостю.
Марфинька, получив гостинец, обрадовалась чрезвычайно. Ей нравилось, как в этом году складывается Масленица. Вчерашний вечер удался — и танцевали, и пели, и читали смешные стихи. Теперь нужно бы для полноты счастья поехать на гулянье, на горки.
Она сама себе не признавалась — отчего вчерашний вечер был так хорош. Да и как признаться, что все дело в кавалере, которого привезла тетушка Лиза. Невозможно признаться. И даже ведь танцевала не с ним, и рядом не сидела, и при игре в фанты за руку он не брал, а радость непонятно откуда взялась.
— А кто привез землянику? — спросила она горничную Варю.
— Тот брюхан, что к вам сватается, — шепнула Варя.
Марфинька задумалась.
— Брюхан он или не брюхан, а поблагодарить надобно.
Она воткнула иголку в особую подушечку, встала, оправила домашнее полосатое платьице, пригладила волосы — дома, с утра, она заплетала косу да, будь ее воля, и вечером бы не взбивала волосы. Ведь даже такую густую косу, как у Марфиньки, не взобьешь до модной пышности, приходится сзади прикалывать шиньон и выпускать на спину чужие локоны, и сознание того, что в облике есть нечто фальшивое, очень удручает.
Спустившись в гостиную, Марфинька тихо поздоровалась и очень низко присела перед откупщиком. Он сдержал усмешку — получилось!
— Всегда рад вам услужить, сударыня, — сказал он. — Коли матушка изволит строгой быть, вы только дайте мне знать — тут же будут и пастила, и конфекты, и апельсины! Скажите потихоньку — Гаврила Павлыч, мне сегодня за обедом пирожного не дали. Целую кондитерскую лавку привезу.
— Да кто ей пирожного не дает?! — возмутилась Катерина Пет ровна. — Все у нее есть, только выезжаем редко. Меня хвори допекают, а Марфинька без меня — только с кузенами или с теткой Лизаветой. Так кузены наши где-то подрались, лежат да охают, от Лизы записочки сегодня еще не было. Вот и сидим в Масленицу дома.
— А я на что? — удивился Красовецкий. — Мой экипаж вместителен, хоть менуэт в нем пляши, я приглашаю всех подружек и кузин Марфиньки. Весь город объедем, на все полюбуемся. Пусть девицы повеселятся, а я им и сладостей куплю, и всяких забавок. Отпустите, сударыня! Я уж не в тех годах, чтобы компромите, или как там по-французски говорится.
— Хочешь поехать на гулянье с Гаврилой Павловичем? — спросила Катерина Петровна. — Да не стыдись, говори прямо! Не то потом опять забьешься в угол, и поди догадайся, кто тебя обидел.
— Очень хочу, — ответила Марфинька.
— Хитер ты, батюшка.
— Простодушен, сударыня, все от чистого сердца!
Катерина Петровна невольно рассмеялась.
— Вы против меня сговорились, не иначе. Бог с вами, поезжай, Марфинька, и возвращайтесь, как стемнеет, прямо к ужину, — велела она. — Я сама пойду на поварню смотреть, как блины пекутся. Накормлю от души! Марфинька, ступай одеваться. Вели Федосье Федоровне с тобой ехать, по дороге возьмете кузин Верховниковых, если они еще дома, а не на гуляньях. Если их не будет — к Анне Савельевне заедете, ее позовете с сестрицей. И сыщи на гулянии тетку Лизавету, она обещалась быть. Можешь потом к ней заехать вместе с кузинами.
— Да, матушка, — ответила дочь, сделала реверанс и быстро вышла из гостиной.
— Надо же, согласилась ехать с вами. Я думала, откажется… — Катерина Петровна посмотрела вслед дочке. — Вот что Масленица с девками творит…
— Скромница, — сказал откупщик. — Катерина Петровна, матушка, кабы вы согласиться изволили! Она у меня была бы, как цветок оранжерейный!
— И никаких фигуранток? — ехидно спросила Катерина Пет ровна.
— Я, сударыня, рассудил здраво. Чем содержать театральную девку, которая только и знает, что уборы выпрашивать, я лучше женюсь и заведу детей, буду лелеять семейство. Сами знаете, я десять лет как овдовел. Проживу еще лет двадцать, и денег у меня довольно, чтобы сделать вашу девицу счастливой. Будет у нее все — и дом, и наряды, и деточки, и земляника с ананасами в январе! В Вену ее повезу, в Париж, да хоть в Рим. А потом — как Бог даст. Столько ей оставлю — богатейшей невестой в столице станет.
Говоря это, Красовецкий думал: увезти бы Марфиньку из сырого Питера на юг, там, на солнышке, она окрепнет и повеселеет, и не придется беспокоиться, что постоит на сквозняке и подцепит какую-нибудь гнилую горячку.
А Катерина Петровна, глядя на увесистого пузатого откупщика, которого никакой модный тупей с буклями уже не мог сделать красавцем, думала: сдается, не на шутку полюбил…
— А вы старайтесь ей понравиться. Привезите малинового варенья, до которого она большая охотница, — посоветовала она. — Как Масленица кончится — повезите по книжным лавкам, наберите романов, журналов.
— Варенье сегодня же будет к блинам. Есть у меня старая кухарка, отменно варит, нарочно ее для того летом в деревню отправляю. Позвольте бумагу и перо, напишу записку дворецкому Никите, чтобы все горшки тут же на сани велел уставить и к вам послал. На всю зиму хватит!
Федосья Федоровна была старинной приятельницей Катерины Петровны и, овдовев, совсем к ней переселилась. Своих детей не завела, денег — тоже: муж оказался никчемным, да еще страстным картежником, проиграл почти все приданое. То немногое, что было у Федосьи Федоровны, она в духовной отписала Марфиньке. А Катерина Петровна, которая берегла единственную дочку пуще глаза, доверяла ей сопровождать девушку на гуляньях, зная, что подруга кому угодно глазищи выцарапает, а любимицу в обиду не даст.
