И тогда мужчина смущенно осведомился:
— А когда ангелы какают, куда падают «отходы производства»?
Вообще, в этот день больных отличала невиданная энергия — может, сказывалась повышенная солнечная активность. Только пять минут назад медсестра еле разубедила одну из пациенток, яростно утверждавшую, что «змеи — это глисты титанов».
Откровенно буйных среди больных не было. Все — со средней тяжестью заболевания. За исключением Олды, которая вообще относилась к числу тихонь. О таких медики между собой говорят: «Ушла в себя и не вернулась».
Долго искать выхода из щекотливой ситуации, связанной с какающими ангелами, медсестре не пришлось. Высоко вверху, над их головами, прозвучал резкий хлопок. И сразу же, вслед за ним, раздались взволнованные голоса пациентов:
— Лопнуло солнце!
— Нет, оно просто обкакалось!
— Ловите осколки лучей!
— Божья колесница подорвалась на бомбе!
Медсестра подняла глаза к небу. На фоне высоко расположенных туч под косыми лучами дневного светила к земле устремился невиданный фейерверк, все время увеличиваясь в размерах и бесконечно меняя форму. Сначала она не осознала, что происходит. Но когда в одном из компонентов, как раз вылетевшем из огненного облака, узнала лопасть вертолета, поняла: случилось непоправимое. И бросилась спасать пациентов, предпринимавших наивные попытки поймать в ладони «солнечные зайчики» — смертельно опасные пылающие клубы горящего керосина. Увы, получив удар обломком винтокрылой машины по голове, она потеряла сознание.
У сострадательной периферийной публики все эти малоинтересные для пресыщенного столичного читателя детали стали главной темой обсуждения не на одну неделю. Особое внимание, в первую очередь женщин, привлекли дневники вышеупомянутой «тихони» Олды У. Оказалось, она все полтора десятилетия, проведенные в скорбном приюте, доверяла свои мысли и переживания бумаге. Иллюстрируя записи собственными рисунками. Судя из текстов несчастной, ее психика оставалась достаточно устойчивой. Хотя, если верить комментариям врачей, у страдающих вялотекущей шизофренией, подобное случается часто. Их зачастую практически невозможно отличить от здоровых.
Редакция «Бако бутембе» сочла возможным опубликовать наиболее сенсационные выдержки из двух толстенных тетрадей, сопроводив их ремаркой о том, что, будь Олда У. жива, редакция ни за что бы на такой шаг не отважилась. Материал, над которым впоследствии обливалась слезами не одна читательница, озаглавили с откровенно провинциальной выспренностью — «Африканская Джульетта, или Злой рок над роковой красавицей».
«12 февраля 1977 года.
Сегодня снова приходил Клод Вилкау. Явился в роли посыльного от имени одного из моих поклонников. Внимательно выслушав ходока, поинтересовалась:
— Неужели тебя устраивает амплуа устроителя чужих дел?
Он явно опешил. Мялся, не зная, что сказать. Я снова спросила:
— Или ты после школы намерен учиться на психиатра и уже набиваешь руку?
Наконец, он поднял глаза, буквально утопив меня в их небесной голубизне.
— Не могу никому отказать, если обращается с просьбой.
И с обескураживающей простотой добавил:
— Даже если она — дурацкая!
Как только молодые люди могут быть такими недогадливыми?!
23 февраля 1977 года.
На перерыве в школе девчонки обсуждали достоинства и недостатки ребят из класса. Многие сошлись во мнении, что лидерство здесь прочно удерживают братья Вилкау. Когда очередь высказаться по «злободневному вопросу» дошла до меня, я от ответа, правда, не очень изящно, но уклонилась. Заявив, что лица противоположного пола ни малейшего интереса пока не вызывают. Мол, голова забита исключительно учебой. Никто этому, конечно, не поверил. Однако настаивать не стали. Так что моя тайна — сache ta vie!* — осталась нераскрытой.
6 марта 1977 года.
Вот так неожиданность! Мне в любви — этого еще не хватало! — признался Долк — брат-близнец Клода. Я не стала скрывать, что люблю другого. И что чувства эти — серьезны. Короче, ответила desavouer*. Предложила оставаться хорошими товарищами, чему, похоже, он нисколько не обрадовался. Странно, отчего ребята не умеют (или не хотят?) просто дружить с девчонками?
На прощанье Долк заявил: мол, ты никому другому не достанешься. А сопернику, как только узнает, кто он, — не сдобровать.
15 марта 1977 года.
Похоже, впервые за долгие годы Клод обратил на меня внимание не как на одноклассницу — одну из многих. Случилось это сегодня. Он вновь появился с «заказным» визитом — принес billets-doux* от весьма настойчивого cicisbeo* из параллельного класса. Все было, как не единожды раз до этого. Но когда уходил и я протянула руку, он не выпускал ее дольше, чем обычно. И лицо… Оно у него внезапно изменилось. Будто непроизвольно напряглось. А пальцы… нет, я не ошиблась, едва заметно дрогнули. И по ним словно прошел ток. Едва различимый разряд, который я явственно ощутила своей ладонью.
19 марта 1977 года.
Странная штука — любовь. Взять Клода и Долка — их ведь трудно, настолько похожи, отличить друг от друга. Биологические копии. Однако обмануть легко только зрение и два полушария в черепной коробке. А то, что в душе?
Как мы совершаем выбор?!
Клода, боясь признаться в этом, я люблю. А второго — точную копию! — и в медный грош не ставлю. Если точнее, он мне крайне антипатичен. Почему? Объяснить не в силах.
С этим вопросом нужно апеллировать к тому самому Нечто, которое, предположительно, и делает нас людьми.
2 апреля 1977 года.
За прошедшие две недели Клод был у нас с тетей не менее десяти, нет, точно десять, раз. Причем с любовными посланиями от других — только трижды. Остальные — исключительно по собственной инициативе. И под явно надуманными предлогами. О, как бы хотелось узнать, в самом ли деле у него появились нежные чувства ко мне? Или я всего лишь выдаю желаемое за действительное?!
10 апреля 1977 года.
В школе состоялся традиционный бал, посвященный встрече малого сезона дождей. Обычно он проходит 31 марта, но в этом году руководство к привычному сроку с подготовкой не успело. Директриса не вовремя слегла в больницу.
Сплетничали, что болезнь — результат ее тщательно скрываемого, но чрезвычайно бурного романа с инспектором из отдела образования. Будто бы она застала его в обществе старшеклассницы соседней школы. И он, вместо того, дабы, на худой конец, предпринять попытку оправдаться, не удосужился остановить ученицу, назвавшую директрису «старой облезлой каргой».
Не знаю, есть ли в этих пересудах хоть доля правды, но лично я в них не верю. Ведь нашей бессменной руководительнице, наверное, уже под сорок, если не больше. О какой любви в таком возрасте можно говорить?!
