– Ты вспомнила что-то? – донесся требовательный голос брата. Он прозвучал глухо, будто они все еще лежали под кроватью, в тонком слое пыли, под коричневыми деревянными планками…
– Нет. – Она тряхнула кудрями и открыла глаза. – Показывай, что хотел показать. Я все-таки думаю, что ты сошел с ума.
– Нет, ты вспомнила! – настаивал Сергей. В его глазах мелькало отчаяние – будто вспышки маяка, который вот-вот погаснет на буйном ветру. – Ты поняла то же самое, что понял я, когда нашел это барахло на помойке!
– Нет. Ничего я не поняла, – твердо ответила девушка. – Идем!
Затащив сестру в кабинет, Сергей немедленно открыл дверцы книжного шкафа. Вся мебель у отца была выдержана в едином стиле – либо антикварная, либо сделанная «под старину». Шкаф запирался на ключ, но этот ключ никогда не прятался и лежал рядом на столике. Света увидела кипу семейных фотоальбомов, извлеченных братом с нижней полки.
– Я долго думал над этим, когда ушел из дома, и вот что обнаружил. – Сергей уселся в кресло, развернув на коленях один альбом. – Видишь?
– Вижу, – Света по привычке опустилась на ковер так, как прежде садилась рядом с отцом. – Это наш детский альбом.
– Детский альбом, верно? – Сергей нажал на первое слово.
– Сам знаешь, что детский. Он у нас с тобой один на двоих.
– Ты не замечаешь в нем ничего необычного?
Света взяла альбом и принялась его листать. Двойняшек всегда фотографировали вместе – здесь вовсе не было фотографий, где брат и сестра снимались отдельно. Только эту особенность она и могла отметить… Но брат явно ждал чего-то большего.
– Ну и что? – не выдержала Света, пролистав альбом до середины, до тех страниц, где уже начинались фотографии первых школьных дней. – Что ты хочешь мне показать?
– Обрати внимание на то, кто именно снят на самых первых снимках, – наклонился к ней брат. – Вот видишь? Ты и я. Я и ты. Здесь нам с тобой год… А здесь полтора… И два. В два года ты обожгла руку, и она у тебя в перевязке. Папа много раз про это вспоминал.
– Да и я помню, как ни странно! – кивнула Света. – Я подошла к плите как раз тогда, когда мама пекла пирог. И сунула руку в духовку. Удивительно, ведь мне было всего два года… Но я все помню. Помню, что хотела сорвать голубые цветочки, которые увидела там, в глубине… А это оказался огонь.
– Ты помнишь это? Значит, должна помнить и другое. Почему же ты не помнишь Машу?
– Какую еще Машу, – раздраженно бросила та, перелистывая страницы. – Вот нам три года, мы играем. Не вижу я никакой Маши! И вот гуляем в парке. А вот мы с папой. Еще с папой. Папа держит нас на коленях… А вот мы с мамой.
– Сколько нам здесь лет?
– Судя по виду, около шести.
Он отнял альбом и медленно перелистал страницы, давая ей время рассмотреть все, уже давно знакомые семейные снимки.
– Обрати внимание… Здесь только мы. Мы, мы и мы. Или мы с папой. Или папа с кем-то из нас, очень редко. Ты видишь хоть одну фотографию, где мы сняты вместе с мамой?
– Ну вот же, – она перевернула несколько страниц. – Мы с мамой перед школой. Первый раз в первый класс.
– А еще?
– Вот и еще. Мы с мамой в Крыму.
– Сколько нам тут лет?
– Пять. Папа говорил, что мы ездили в Крым, когда нам было по пять лет.
– Хорошо. А прежде?
Света презрительно поморщилась и перелистала первые страницы. Однако брат оказался прав. И в самом деле, мать не снималась с ними в возрасте до пяти лет. Девушка предположила, что эти снимки вышли неудачными и попросту не попали в альбом. О чем она и сказала брату.
– И тебе достаточно этого объяснения? – презрительно спросил он. – Короткая же у тебя память.
– Ну конечно, – огрызнулась она, захлопывая альбом и бросая его обратно в шкаф. – Это ты у нас гений, а я кто?
– Не иронизируй. Лучше как следует подумай над этим. Почему мама не снималась с нами, пока нам не исполнилось пять лет?
– Не хотела, потому и не снималась.
– Почему не хотела? Дальше куча ее фотографий. И вообще, она фотогенична и охотно снимается.
– Может, мама плохо выглядела после родов?
– И за пять лет не оправилась? – презрительно бросил Сергей. – Такого быть не может. Слушай… Мы с тобой никогда не задавались этим вопросом, и я даже понимаю почему. Этот альбом кажется таким простым и обыкновенным, пока не начнешь сравнивать его с другими… Я сейчас живу у Наташки, ты ее помнишь…
– Девчонка с тремя серьгами в ухе, – кивнула Света. – Она еще жива? Помнится, она как-то приняла такую дозу, что ее едва откачали!
– Пока жива. – Его улыбка съехала набок, открывая неровные белые зубы. – Только теперь у нее пять сережек, да еще проколола пупок и сделала еще одну татуировку… И окончательно села на героин. Но это не важно, Наташка, в общем, хорошая девчонка.
– Для кого как, – неприязненно заметила сестра. – Ну и что?
– Да то, что я пересмотрел ее семейные альбомы…
– Они у нее есть?
– Да, представь себе. И обратил внимание на то, что она всегда снималась с мамой – начиная с младенческого возраста. Меня это почему-то задело, я даже не понял сперва почему. А потом стал понимать. Дело в том, что пока дети растут, для них самый близкий человек – мать. И если их снимают, то чаще всего рядом с матерью, чтобы дети не плакали. Они ведь не любят фотографироваться. Чаще всего не любят. Прямо как дикари, которые считают, что фотоаппарат отнимает у них часть души. Может, они и правы…
– Очень интересное наблюдение, – издевательски заметила Света. – Ты только упускаешь из виду, что мы с тобой всегда больше тянулись к отцу. Вот и снимались вместе с ним.
– Да, согласен. Но должна же быть хотя бы одна фотография с мамой!
– Не должна! – с неожиданной злостью бросила Света. – Это вовсе не обязательно!
– Обязательно! Обязательно для каждой нормальной семьи!
– К чему ты клонишь? Хочешь сказать, что мы ненормальная семья?
– Да! Да! Да!
Три коротких вскрика разрезали тишину кабинета и заставили Свету притихнуть. Она аккуратно заперла шкаф, вынула ключ, положила его рядом, на столик. Все было, как всегда. За исключением ополоумевшего брата. За исключением сломанного шимпанзе, ключ от которого был когда-то потерян. «Почему я знаю, что ключ был в форме сердечка? Я не могу этого знать, я это придумала на ходу».
– Где ты выкопал эту кучу хлама? – спросила она, поворачиваясь к шкафу спиной. – На какой помойке?
– Эта помойка, – раздельно проговорил он, – находится во дворе того дома, где живет Лида.
Последовала короткая пауза. Сергей сидел, глубоко утонув в кресле, так что сестра с трудом различала его лицо. Ей был виден лишь локоть, выдвинутый наружу так, будто брат собирался кого-то ударить.
