– Вот, значит, как. Выходит, зря мы на Варзина грешили.
– Выходит, так. – Насте было обидно, что он так спокоен, почти равнодушен.
– И чего я, дурак, семью на два месяца в Питер отправлял? Юльку от школы оторвал. Соскучился по ней – спасу нет. И бутерброды одни жрал, гастрит наживал. Вот ведь, у страха глаза велики! Сидел бы при Катьке, ел бы хоть по-человечески.
– Ты бы хоть при мне так явно по Катьке не страдал! – не выдержала Настя. – И на жалость не дави. Питался ты вполне по-человечески. В ресторанах.
– Ну, ты тоже хороша, подруга. Твои хахали и их супруги то пожар устраивают, то тормоза перерезают. Надо признать, что это внесло изрядную долю разнообразия в скучный предвыборный процесс. Получается, с тобой охранник ходил, чтобы тебя от Борьки Табачника охранять. Смешно.
– Ах, тебе смешно?! – взвилась Настя. – Это же ты превратил нашу жизнь в повседневный кошмар! Это из-за твоих непомерных амбиций мы уже три месяца не высыпались по-человечески. Я поссорилась с половиной города из-за тебя, Стрелецкий уехал, а тебе смешно?
– Ладно, Настасья, – Фомин примирительно поднял ладони, – давай не будем ругаться. Нервы у нас обоих ни к черту, это понятно. Скажи-ка лучше, у тебя еда есть?
– Есть. – Настя чуть ли не с ненавистью начала метать на стол продукты из стоящего в углу кабинета маленького холодильника. – Я же была уверена, что тут будет, как в поговорке, полна горница людей.
– Нет людей, и не надо, нам больше достанется. – Егор открыл банку с маринованными огурцами, ловко поддел хрусткий огурчик и мерно заработал челюстями. – Сделай пару бутербродов, а? Будь другом. Хоть у матери и пообедал, но на нервной почве так есть хочется…
Странная это была ночь. Давно закрылись избирательные участки. Отзванивались муромцевские наблюдатели, называли какие-то цифры, но ни Насте, ни Егору почему-то не было до этого никакого дела. Ее лишь задевало, что молчит мобильник. И ни друзья, ни враги не звонят ни ей, ни Егору, чтобы поддержать или, наоборот, позлорадствовать. Складывалось впечатление, что они с Фоминым оказались выброшенными на необитаемый остров и никому нет до них никакого дела.
В районе полуночи Насте стало совсем невмоготу.
– Пойдем, – решительно сказал Егор, увидев ее полное отчаяния лицо.
– Куда? – не поняла она.
– Гулять. Ты тут почти целый день сидишь. Накурила так, что хоть топор вешай. Вставай, пошли погуляем.
– Как погуляем? – испугалась Настя. – Я же данные собираю.
– Никуда не денутся твои данные.
– Так куда мы пойдем-то, ночь на дворе?
– По улице будем ходить. Туда-сюда. Дышать свежим воздухом. Одевайся без разговоров!
На улице шел снег. Крупные, почти сказочные хлопья легко кружились в воздухе, опадая на Настины плечи, оседая на непокрытой голове Егора. Издали Насте показалось, что он совсем седой, и она испугалась, и рассердилась на себя за этот иррациональный страх, и решительно сдула с его головы белую снежную шапку. Егор сомкнул руки за ее спиной, и она оказалась в кольце его объятий.
– Романова, ты меня бросишь сейчас? – почти жалобно спросил он, и этот тон совсем не вязался с его рослой фигурой.
– Почему брошу? – Настин голос прозвучал совсем тихо. – Я буду рядом. Всегда. Когда тебе это будет нужно.
– Настена, я…
Договорить он не успел. Посредине улицы выросла маленькая худенькая фигурка.
– Вот они, значит, где! Я в дверь ломлюсь посреди ночи, а они тут под снегом обжимаются! – Голос Инны Полянской кипел от возмущения. – Вы вообще наливать мне собираетесь или нет?
– Инк! – простонала Настя. – Ты невыносима. Ну откуда ты взялась?
– Что значит откуда? Должна я разделить с подругой своей жизни ночь поражений и побед? Или не должна. Хватит бродить под снегом. Пошли в тепло. Я есть хочу.
Насте вдруг стало нестерпимо жаль тех минут, которые она провела с Егором под снегом. Чудесным, мягким, согревающим, объединяющим снегом. Который, как она боялась, мог больше никогда и не повториться. Тяжело вздохнув, она стащила с головы шарф, встряхнула его от снега и зашагала в сторону входа в здание. Инна и Егор молча шли за ней.
Еще через два часа все было кончено. На выборах мэра города действующий градоначальник Александр Варзин набрал пятьдесят шесть процентов голосов и победил в первом туре. Политическая карьера Егора Фомина была бесславно закончена. Настя без сил сидела в глубоком кресле и глотала злые слезы.
– Это нечестно! – Голос ее срывался. – Это нечестная победа. Игра краплеными картами. Он победил на лжи!
– Победителя не судят, – мрачно сказала Инна. – Посмотри на Муромцева. Шестьдесят пять процентов голосов. Несмотря на все обыски, гранаты и патроны. Да его ОМОН в Законодательное собрание на руках внес! Любят у нас обиженных.
– С ним никто по-настоящему и не боролся. Все силы на Егора ушли.
– Наверное, – согласилась Инна. – Кстати, ребята, партия власти набрала пятьдесят восемь процентов. Это девять мест в Законодательном. Егор, твое седьмое было вполне проходным.
– Я все равно не жалею. – Голос Фомина звучал упрямо. – Пусть я проиграл, но в поддавки не играл. И лицо сохранил, и гордость. По нашим временам это немало.
– Лицо сохранил – карьеру потерял, – философски заметила Инна.
– Ну и что?! – в запальчивости выкрикнула Настя. – Карьера – еще не жизнь.
– А на жизнь никто и не покушался. – Инна потянулась и вздохнула. – Ладно, ребята, поехали по домам. Сегодняшняя ночь кончилась. И завтра предстоит начать жить дальше. По новым правилам.
Эпилог
У поражения вкус шоколада
Три недели спустя
Стоя у окна, Вероника бездумно смотрела на снег, поглаживая рукой огромный, выпирающий вперед живот. Со вчерашнего дня она официально была в декрете. Конечно, этот факт мало что менял. Она вовсе не собиралась бросать все свои многочисленные корректорские халтуры. Жить ведь было на что-то надо. Раньше она даже представить себе не могла, что маленькие распашонки, чепчики и ползунки могут стоить целое состояние. И рассчитывать ей было не на кого. Только на саму себя.
«Господи, понять бы хоть поскорее, чьего ты ребенка носишь! – в сердцах сказала ей накануне встреченная соседка Нина Родионова. – Родишь – сдавай анализы. Если ребенок Сережкин, помогу тебе, шалаве. В память о нем. А уж если убийцы этого проклятого, то квартиру поменяю. Чтобы вас обоих не видеть».
Вероника и хотела бы сказать в ответ что-то резкое и обидное, да не смогла. Она знала, что одна во всем виновата. И перед Сергеем, и перед Ниной, и перед своей бывшей подругой Машкой, недавно плюнувшей ей вслед на крыльце следственного комитета.
