— Любой станет смелым ради любви, госпожа.
— Ты думаешь, кто-то ее обнаружил там?
— Я не знаю.
— Но когда ее бросили в реку, она не подавала признаков жизни. Она была как большая кукла.
— Может, она уже была мертва. Может, была одурманена. Не знаю. Все, что я знаю, это лишь то, что она мертва.
— Но зачем это было делать? Если кто-то действительно хотел ее убить, зачем нужно было устраивать… вот такое…
— Леди, вы видели рисунки на стенах. Вы видели пленников фараонов, которых привозили с войн. Вы же видели, леди?
— Я часто думала над тем, кто эти люди. Они изображены привязанными вверх ногами к бортам кораблей на этих рисунках, и другие — без рук или без ног…
— Это происходило с теми, кто оскорблял фараонов. Их всех скармливали крокодилам. Иногда отрубали руку или ногу, и… оставляли в живых. Чтобы все видели, что происходит с тем, кто смеет оскорблять фараона. А иногда их бросали крокодилам целыми и невредимыми. Понимаете?
— Я не могу понять, каким образом Ясмин могла кого-то обидеть… Хусейн, ты уверен, что в реку бросили именно Ясмин?
— Разве влюбленный не узнает любимую?
— Я была с ней мало знакома, но мне показалось, что я тоже узнала ее.
— Это была Ясмин, леди. И я был в гробнице, хотя и не в ту ночь, когда она пропала.
— Ты боишься, что тебя тоже заберут?
Он кивнул.
— Кто знает… Если бы они захотели, то давно бы уже это сделали. Я думаю, что в ночь, когда она была там, в гробнице находился кто-то еще… И кто бы это ни был, именно он убил девушку. Никому не говори о ваших отношениях с ней.
— Я не говорю. Это был наш секрет. Поэтому мы и выбрали то место для нашей любви.
— Хусейн, ни с кем не говори о Ясмин! Не показывай своей печали!
Он кивнул, а затем с безграничной благодарностью посмотрел на меня.
— Это, — указал он на свою руку, — чепуха. Я просто пришел поговорить с мудрой леди.
Я было хотела возразить против такой завышенной оценки своих возможностей, но поняла, что единственный способ утешить его — позволить верить, что все так и есть.
— Рада, что ты пришел ко мне, — сказала я. — Приходи снова, если что-нибудь узнаешь.
Он кивнул.
— Я знал, что вы мудры, леди, и у вас есть волшебство в горшочке.
* * *
Я с трудом дождалась возможности поговорить с Тибальтом наедине. Я хотела поведать ему то, что рассказал мне юноша, и спросить его совета.
Но повидаться с моим мужем наедине было настолько сложно! Только под вечер я увидела, как Тибальт направляется в наши апартаменты. Он выглядел подавленным. Я поспешила следом за ним. Войдя, он опустился в кресло и замер, уставившись на носки своих ботинок.
— Тибальт, — сказала я, — мне нужно кое-что тебе сообщить…
Он взглянул на меня рассеянно, словно не услышал моих слов.
— Ясмин мертва!
— Ясмин? — переспросил он.
— Ну, ты ее не знаешь. Девушка, которая шила кожаные туфли на базаре. Ее бросили в воду на церемонии в честь Нила.
— Боже!
— Это убийство, — сказала я.
Он посмотрел на меня несколько озадаченно, но я поняла, что он меня не слушает.
— Девушка погибла… убита, а тебе все равно. Эта Ясмин была в гробнице в ту ночь, когда приехал паша…
— Что?!
Я с раздражением и гневом подумала: достаточно упомянуть гробницу, чтобы сразу же завладеть его вниманием! То, что она без разрешения забралась туда, было для него важнее того, что она погибла.
— Ко мне приходил один из твоих рабочих. Он очень напуган, поэтому, пожалуйста, не гневайся на него. Они встречались в гробнице, а потом девушка умерла.
— Встречаться в гробнице! Они не посмели бы!
— Я уверена, что он не лгал. Но дело в том, что девушка мертва. Ее бросили в реку.
— В наши дни они бросают в реку только кукол, — возразил он.
— Но на этот раз они бросили Ясмин. Мне показалось, что я узнала ее. И Теодосия тоже. А теперь мы знаем это точно. Тибальт, что ты собираешься предпринять по этому поводу?
— Джудит, дорогая моя, ты беспокоишься о том, что тебя совершенно не касается.
— Ты хочешь сказать, что мы должны спокойно воспринимать гнусное убийство?!
— Кто-то рассказал тебе эту красивую и страшную легенду, и рассказ попал на благодатную почву… Кто это был?
— Один из твоих рабочих. Я не хочу, чтобы ты его бранил. Он и так серьезно пострадал. Этот юноша любил Ясмин — и потерял ее.
— Думаю, ты стала жертвой обмана, мистификации, Джудит. Эти люди любят драмы. Рассказчики на базаре всегда повествуют довольно правдоподобные истории о влюбленных, которые умирают во имя любви. Но все эти истории они придумывают сами.
— Я уверена, что он ничего не придумал. Что мы можем сделать?
— Абсолютно ничего… даже если это правда.
— Ты хочешь сказать, что мы не вмешаемся и закроем глаза на убийство?
Он настороженно посмотрел на меня.
— Мы не судьи этим людям. Первое, чему следует научиться: не вмешиваться! Некоторые из их традиций могут показаться нам странными, даже варварскими… Но мы приехали сюда как археологи, и большая удача заключается уже в том, что нам разрешили это сделать. Одно из основных правил — невмешательство…
— В обычной жизни — да… но это…
— Для меня это звучит абсурдно. Даже в старину, когда девушку бросали в реку во время церемонии, она должна была оставаться девственницей. Мне кажется, твоя Ясмин едва ли была ею, поскольку встречалась со своим любовником в таком месте.
— Но кто-то хотел избавиться от нее.
— Существует множество способов избавиться от тела, помимо такого карнавального. Абсурд.
— Думаю, это было предупреждение.
Он озабоченно потер лоб рукой.
— Тибальт, мне кажется, ты думаешь о чем-то другом.
Он долго смотрел на меня, потом произнес:
— Мы закончили раскопки того прохода, на который возлагали столько надежд. И он привел нас к камере, которая заканчивалась тупиком. Дальше — ничего. Должно быть, она была построена специально для того, чтобы ввести в заблуждение грабителей. Но на этот крючок попались мы!
— Тибальт!
— Да, вся работа последних нескольких месяцев привела лишь к тупику. Можно сказать, все наши усилия и все вложенные в экспедицию деньги, потрачены впустую.
Мне хотелось утешить, обнять и укачивать его, как обиженного ребенка. Именно в этот момент я ощутила нашу подлинную близость, совсем не такую, как в минуты страсти.
Он был холоден и отчужден. Я молчала. Что бы я тогда ни сказала, это все равно звучало бы банально. Именно тогда мне стало безусловно ясно, что работа для него важнее всего на свете.
