— Что? — Морисетт похолодела.
— Двенадцать человек вышло на свободу с тех пор, как я вернулся в Саванну. — Он указал на составленный список.
— Это прямо пугает.
— Ну да. И последний в этом списке — наш старый добрый знакомый Лирой Шевалье.
— Вот дерьмо! — Морисетт взяла бумагу и просмотрела список подонков, которых никогда не следовало бы выпускать на свободу. — А адреса этих людей у тебя есть?
— Я звонил ответственным за них полицейским, но назвал им твою фамилию. Как ты справедливо подчеркнула, я в расследовании не участвую. Однако начнем с Шевалье. Его посадили двенадцать лет назад. Двенадцатый в списке, двенадцать лет. Может, здесь ничего и нет, но что-то в том процессе меня беспокоит.
— Что же?
Он посмотрел в окно, где Морисетт увидела лишь привычную стайку голубей на карнизе.
— Во-первых, судьей тогда был Рональд Жилетт, отец Никки Жилетт.
— Но он председательствовал на множестве процессов.
— И Никки тогда подрабатывала в газете, из-за нее обвинение чуть не рухнуло.
— Мы можем до скончания века перечислять все случаи, когда дело едва не провалилось из-за журналистов.
— Знаю, но тут есть какая-то связь. Мы должны — то есть ты должна — найти Шевалье. У инспектора, который за ним наблюдает, есть адрес.
— Что ж, я проверю всех этих джокеров, — согласилась Морисетт. — Посмотрим, встали ли они на прямую дорожку. Двенадцать. За двенадцать лет. Ты же не подозреваешь, что они все замешаны?.. Я прикидывала, не связано ли это с апостолами, но нет, не сходится.
— Да уж.
Она пробежала глазами распечатки. Перелистала кипу бумаг. Посмотрела на него снова и выдохнула:
— Господи, Рид, ты вообще когда-нибудь спишь?
— Когда нужно.
— Мне надо еще что-нибудь знать? — спросила она, явно успокоившись.
— Да. — Буравя ее взглядом, он потянулся за курткой. — Ты должна знать еще одну вещь. Я не гребаный болтун.
— Значит, теперь убийца разговаривает прямо с тобой? — Норм Мецгер не потрудился скрыть свой скептицизм. Он повесил куртку на крючок у задней двери офиса «Сентинел».
Норм был последним человеком, с которым Никки хотелось бы иметь дело. Уже был почти полдень, и хотя следовало радоваться, что ее статья снова красуется на первой полосе, она слишком устала, чтобы прыгать от счастья. А Мецгер поверг ее в еще более глубокое уныние. Она тоже повесила плащ на крючок и понадеялась, что он заткнется.
Ну да, как же.
— Диалог с убийцей. — Разматывая шарф, он добавил: — Чертовски удобно.
— Удобно? — взорвалась она. — Да, конечно. Очень удобно, когда преступник вламывается в твою квартиру. — Никки совсем замоталась и очень устала. Всю эту короткую ночь она не смыкала глаз в своей старой кровати. Тело требовало отдыха, но мозг отказывался отключаться, будто она, перед тем как лечь, опорожнила восемь чашек кофе. Она все думала о Гробокопателе, о жертвах, о своем доме, о числе двенадцать, о Симоне и Эндрю, о Пирсе Риде. В мозгу все быстрее и быстрее вращалась карусель образов, отгоняя сон. Когда она наконец задремала, ей стали сниться трупы, которые наполняли квартиру и разлагались на ее глазах. Скелеты обращались в пыль, а где-то в тени хохотал убийца, и от этого леденящего звука бешено колотилось сердце и выступал холодный пот.
Никки заставила себя вылезти из кровати и услышала голоса родителей. На цыпочках спустившись по лестнице, она ухватила конец спора, который затих, как только она вошла на кухню и мать, сидя с поджатыми губами, заметила ее. Шарлин взглянула на мужа, как бы намекая: «Не смей ничего говорить!» — и выдавила из себя улыбку.
Весь следующий час, пока Никки поглощала кофе и пыталась проснуться, ей снова и снова излагали причины, по которым ей стоит бросить криминальную журналистику. Даже отец предлагал вернуться в колледж, получить степень по праву, пойти по его стопам…
Ну уж нет. Право — это мечта отца. Цель Эндрю. Но сейчас, после резких нападок Норма, она думала, что, возможно, стоило послушать маму.
— Убийца вломился в твою квартиру? — приставал Норм.
— Пару дней назад.
— А что тогда было ночью? — спросил он. — Я что-то слышал по полицейской волне, но был занят… Погоди, с тобой все в порядке?
— Тебе сказать правду? — спросила она, поддергивая ремень сумочки. — Нет, со мной не все в порядке. Даже совсем не в порядке. Не знаю, что ты обо мне думаешь, но я не собираюсь, во-первых, продавать душу, во-вторых, продавать свое тело, и в-третьих, позволять всяким чокнутым врываться ко мне в квартиру и трогать мои вещи, и все это ради статьи!
Она отошла и тут увидела Кевина Дитера в неизменных наушниках. Он ошивался около автомата со сладостями и пялился на дисплей, словно аппарат высвечивал слово Божие — неоновое такое, всего за доллар. По дороге она заметила его отражение в стекле, за которым лежали «Сникерсы», «Читос» и лакрица. Лицо у него было мрачное, глаза косили так, будто его интересовала не еда, а подслушивание разговора Никки с Нормом.
К чему бы это? Шагнув поближе, она налила себе кофе из стеклянного чайника, который грелся рядом. Размешав сливки, притворилась, что внимательно рассматривает товары, и прошептала:
— Что бы взять?
— Что? А, да что угодно.
Она выкинула пластмассовую ложечку и, еще сильнее понизив голос, сказала:
— Я хотела «M&M's» с арахисом, а они кончились.
— Да нет. — Он ткнул толстым пальцем в стекло: — Вот, видишь? Код Е-5. «M&M's» с арахисом.
Нахмурившись, Никки отхлебнула кофе и посмотрела на автомат, где жирный палец оставил сальное пятно.
— Да, действительно.
— Конечно, вот же они.
— Гм… Такты меня, оказывается, слышишь? — Что?
— Хотя ты как бы весь в музыке, ты меня слышишь, как бы тихо я ни шептала. По-моему, это странно. Что у тебя с наушниками? Они не работают или это конспирация, чтобы подслушивать чужие разговоры?
— Эй, у тебя паранойя или как? — Его шею залила краска, заметная даже сквозь щетину. — Норм прав насчет тебя.
— Да? — Она наклонилась к чашке, но продолжала смотреть на него.
— Да. У м-меня просто небольшой перерыв, устал от музыки.
— Большинство людей при этом снимают наушники, Кевин.
— Я не большинство.
— Ну и молодец.
Он покраснел еще больше, и у него задергался глаз. Его челюсти сжались, и вдруг она поняла, что перед нею, несмотря на мешковатые рубашку и джинсы, крепкий, сильный мужчина. Молодой мужчина. И весит он фунтов на сто больше ее. И, похоже, не слишком сдержанный.
— Я не собирался подслушивать, — сказал он, защищаясь.
— Да ради бога. — Никки прищурилась. — Ты наверняка знаешь все, что тут творится, да? Притворяешься, будто живешь в своем мирке. Но пока работаешь с чужими компьютерами, ты подслушиваешь разговоры и читаешь чужую электронную почту.
