– Справки вы выдаете? – громче спросила Надежда.
Паспортистка, отложив помаду и зеркало, рявкнула:
– За дверью подождите! Чаю стакан можно мне выпить или нет?!
Надя хотела было объяснить ей все – про чай, про цвет помады и про манеры, – но передумала. Не надо злить тетеньку, пока справку не выдала. А то вообще санитарный день устроит…
Надя послушно вышла от паспортистки как раз в тот момент, когда Грозовский вошел в кабинет Самойлова.
Павел Иванович оказался простым обаятельным парнем, но со служебным рвением. Он подробно объяснил Диме, как происходит процедура опознания и что нужно делать.
Грозовский неожиданно ощутил, что волнуется. Не то чтобы очень – но сердце прибавило ходу. Вдруг сейчас придется посмотреть в глаза человеку, который застрелил Ольгину подругу, чуть не убил Барышева и его самого…
– Я, вообще-то, подобного опыта не имею, – признался Дима. – Если честно, нервничаю ужасно.
– Боитесь? – Павел Иванович усмехнулся, и Грозовский почувствовал себя уязвленным.
– Да нет, чего тут бояться? Хотя… Боюсь не узнать. Там в тот момент и темно уже было, и вообще, стрессовая ситуация…
– Ничего, – Самойлов широко улыбнулся, показав небольшую щербинку в верхних зубах. – Там, говорят, вы себя героем проявили и тут справитесь.
– Да бросьте! Какой герой? Нормальная человеческая реакция.
– Ну, ладно. Процедура опознания, как я сказал, несложная…
В кабинет ввели трех очень похожих парней, но Грозовский сразу узнал убийцу. И убийца узнал его – Дима понял это по тому, как тот поспешно отвел взгляд и с горечью усмехнулся.
Надя все-таки не сдержалась.
– Девушка! – заглянула она в кабинет. – Вы же стакан чаю собирались выпить, а не ведро!
Пока паспортистка раздраженно выписывала Надежде справку, Грозовский вышел из соседнего кабинета вместе с Пашей.
– Ну, значит, как только понадобитесь, мы вам позвоним. – Паша пожал Диме руку. – Спасибо вам за помощь.
– Да не за что.
Дима еще раз пожал Самойлову руку, лихорадочно размышляя, не поручить ли этому славному парню розыск Кудряшовой, но решил все же, что лейтенант занят делами поважнее и поиски Нади наверняка задвинет в долгий ящик.
Едва Грозовский скрылся за поворотом коридора, из паспортного стола вышла Надежда и наткнулась на Пашу.
– Ой! Паш, привет! – воскликнула она радостно.
– Привет. Ну, что? Все нормально?
Надя показала ему справку, принюхалась – ей почудилось, что в коридоре пахнет парфюмом Димы…
– Да вроде. Ну вот, теперь съеду я от вас. Заживете наконец спокойно.
– А куда съедешь? – нахмурился Самойлов.
– Да уж найду куда, не пропаду!
Слишком дорогой запах для этого коридора. Галлюцинации у нее на почве беременности… – решила Надя.
Паша хотел еще что-то сказать, даже рот открыл, но она развернулась и побрела к выходу.
Галлюцинация не проходила, а, наоборот, усиливалась.
Если бы Надя чуть-чуть ускорила шаг или хотя бы подняла глаза от земли, то увидела бы, как Грозовский переходит дорогу.
О том, что Зоя погибла, Ольга узнала от Димы в тот же день, когда первый раз примчалась к Сергею в больницу.
Просто тогда не было сил и времени переболеть этим, прочувствовать до конца, и поэтому сейчас, когда Сергею стало лучше, Ольга и поревела, и памятник заказала на Зойкину могилу, и справки про Костика наводить начала.
Вот боялась она стать причиной несчастий для Зойки, и получается – стала. Если бы она не познакомила Зою с Сергеем… он бы погиб.
А так погибла Зойка…
Как ни крути этот жуткий калейдоскоп – он со смертельным исходом. И от этого чувство вины такое невыносимое, что хочется выть и каяться, только в чем?!
Леонид Сергеевич, примчавшийся из Новосибирска, как только узнал о ранении сына, каждый вечер теперь утешал ее:
– Ты ни в чем не виновата, Оленька. Тебе знакомо такое понятие, как судьба? Наверное, у Зои было предназначение – кого-то спасти ценой своей жизни.
Ольга рыдала у него на плече и соглашалась, что Зойка обязательно должна была кого-то спасти, но погибать-то зачем?! Это несправедливо.
– Наверное, не нам решать, что справедливо, а что нет, – вздыхал материалист, атеист и врач-кардиолог Барышев-старший. – Наверное, это не нам решать…
– Там у нас речка, Куекша, быстрая, чистая, утюгом пахнет. – Люда остановилась возле скамейки, чтобы дать отдышаться Митяю, но он садиться не стал, пошел дальше, крепче обняв ее за плечи и прижав к себе.
– Почему утюгом? – заулыбался Митяй.
– Ну, когда белье с мороза гладишь, у него такой запах… свежести. Вообще-то, это озоном пахнет. Вот и в Куекше вода озоном насыщена. – Люда снизу вверх посмотрела на Митяя – потешается он над ее рассказом или ему нравится? Нравится, вон как глаза блестят. И прижал ее, словно боится, что она убежит. – Вот сам понюхаешь, тогда поймешь! – засмеялась Люда.
Он поцеловал ее в волосы, в щеку, хотел и в губы, но чуть не упал – не смог нагнуться, захохотал.
– Ладно, приедем и сразу пойдем твою речку нюхать.
– А еще есть речка, Сендега называется.
– Ее тоже надо нюхать?
– Да ну тебя! В ней рыбы полно. Отец с братом ее острогой бьют. Там под мостом быстринка есть. Так они по два леща за раз на острогу надевают.
– Вот острогой рыбу ловить не пробовал.
Они развернулись и пошли в обратную сторону, вдоль цветущих кустов сирени и молодых лип. Солнце палило нещадно, спина у Митяя взмокла, но отдыхать он не хотел и даже попытался идти быстрее.
– Они тебя научат! – горячо воскликнула Люда. – Они…
Она замолчала, увидев знакомый серебристый «Лексус», из которого выходила Ольга.
– Они… – Сердце упало, когда рука Митяя соскользнула с ее плеча и он, сильно прихрамывая, но очень уверенно и быстро пошел, почти побежал к Ольге.
– Они научат…
Ольга смотрела на него так, будто со страхом ждала – опять скажет, что любит, что жить без нее не может…
Митяй прислушался к себе, понял – не скажет, и улыбнулся.
Переболело, перегорело… Вернее, выболело и выгорело. И травка зеленая проросла…
– Как ты? Вижу, все в порядке, – не сказала, с облегчением выдохнула Ольга.
– В порядке.
– Выздоровел?
Совсем. И даже острогой леща поймает. Митяй опять улыбнулся, теперь – виновато, ему почему-то стало стыдно, что он так окончательно и бесповоротно выздоровел.
– Ну… До свидания… Рада была повидаться… – Ольга отдала ему пакет с апельсинами и быстро пошла к машине.
– Погоди! Погоди, Оля.
Он понял, что они не должны так расстаться – словно стесняясь чего-то и недоговаривая. Он догнал ее и, легонько тронув за плечо, сказал, заглядывая в глаза:
