правду. Виной её слез был Виталик. Точнее — их полный разрыв! А причиной разрыва являлась… Соня. Вернее, их с Дэном пари. Оказалось, что парни затеяли спор.
Дашка щедро делилась с Виталиком, в том числе и чужими секретами. И Сонина «целомудренность» стала одним из таких! Дэн заверил, что сможет её «отыметь» ещё до дня рождения.
Виталик сказал: «Докажи!», и поставил солидную сумму. Неизвестно, что было хуже. То, что Дэн согласился на спор, уже будучи Сониным парнем. Или то, что Виталик, один из друзей, стал зачинщиком «оного».
— Ну, там знаешь, какие бабки? — пояснила подруга, — Компенсация риска!
Соня не знала. И знать не хотела.
— Любопытно, как он собирался доказать факт… дефлорации? — сказала она, ощущая себя героиней киношной драмы.
Дашка сморщилась:
— Ой, фу! Даже не хочется думать об этом!
Она прикусила губу, опять порываясь заплакать. Страдание было заразным! И вскоре платочки закончились.
— Да и пошли они оба! — заявила подруга, выжав из себя всё, до капли.
Соня кивнула.
— А как ты узнала? — спросила она.
— Так Дэн рассказал! — ответила Дашка. — Со злости! Он до сих пор у Виталика в должниках. Деньги, знаешь ли, портят дружбу.
— Знаю, — ответила Соня, — И не только они!
Дашка сжала свой маленький нос:
— Я накосячила, детка! Прости!
— Ничего! Ведь юность на то и дана, чтобы делать глупости, — глубокомысленно вставила Соня. Сама не зная, с чего эта фраза возникла в её голове.
Степан потянулся, зевнул, демонстрируя острые зубки, и продолжил кошачий релакс.
— Он сказал, что я ему приелась, — горестно бросила Дашка.
Соня вздохнула.
— Зажрался! — диагностировала она.
Подруга расправила плечи:
— А как у тебя дела? Классно выглядишь!
— Ага, это все стрижка! — Соня встряхнула прической.
Волнистые кончики прядей, как кисточки, мазнули её по плечам.
— Вообще, огонь! — закивала подруга, — Ты похожа на эту…
— На Полину Гагарину? — подсказала Соня.
Дашка махнула рукой:
— Да ну! Нет! На Рианну.
Никита приподнял, простой карандаш. Он повернул его, как делают художники, оценивая масштаб натуры.
— И что это ты делаешь? — буркнула Соня с дивана.
— Я тебя рисую, — он склонил голову на бок, изучая её.
Соня заёрзала:
— Ты не умеешь.
— А вот и посмотрим! — бросил он с вызовом и склонился над зарисовкой.
Соня презрительно хмыкнула. Там, за пределами её поля зрения, создавался шедевр. По крайней мере, об этом говорило выражение глаз живописца. Отстраненно — сосредоточенное! Он тщательно прорисовывал контуры, отрывая взгляд от бумаги лишь за тем, чтоб посмотреть на оригинал.
Она «тупила» в смартфон и наблюдала за ним, пока он не видит. Волосы, послушные после душа, были гладко зачесаны. Высокий лоб, словно водная гладь, то разглаживался, то вновь покрывался морщинками. Кончик влажного языка гулял по нижней губе. И даже растительность на лице уже не скрывала эмоций. Она научилась читать их сквозь бороду.
Карандаш торопливо сновал по бумаге, как будто в предсмертной агонии.
— Покажи моих девочек, — попросил Никита.
Взгляд, нацеленный в грудь, ощутимо погорячел.
— Обойдешься! — отрезала Соня.
Обижаясь, она надевала пижаму, тем самым налагая запрет на «любование собой».
— Ну, пожалуйста! — протянул он жалобно.
И хотя её тело стремилось к нему, но Соня отвергла его предложение.
— Хорошо, я по памяти, — Никита продолжил творить.
Условия их уравнения были ясны изначально. Никто никого не обманывал, как часто бывает. И хотя она презирала подобных себе. Любовниц, что брали чужое! Но перестать ею быть не могла. А может быть и не хотела? И словно кружилась на карусели, но никак не решалась спрыгнуть. Пусть прыгнет другая! А ей уготована честь стать Булавиной…
Спустя полчаса карандаш, обессилев, упал на столешницу. Никита приподнял рисунок, встряхнул.
— Один в один! — констатировал он.
Соня, лениво, как будто бы нехотя, покинула свой «насест». Хотя ей безумно хотелось взглянуть! Все еще соблюдая дистанцию, она обошла его сбоку.
На листе А4 сидел человечек. Длинные палочки-руки, тело в форме песочных часов, и две закорючки на месте груди. Особый интерес представляли ноги. У существа на рисунке они были связаны в узел. Так в понимании Никиты выглядела поза "по-турецки".
Соня прикрыла ладонью рвущийся смех. Она и не думала, что взрослый мужчина способен изобразить такое.
— Это не я! — уверенно заявила она.
Держа листок двумя пальцами, он еще раз оценил своё творение.
— Ну, посмотри же, вылитая. Особенно соски. И веснушки!
— Ну, ты и козюля! — она потянулась к листку — Отдай!
Никита ловко её изловил, и усадил к себе на колени.
— Я знал, что тебе понравится, — сказал он, отдавая рисунок.
Соня еще раз взглянула на дружеский шарж:
— Я тебя так нарисую! Вот подожди у меня.
Она сложила листок пополам. Теперь он пополнит список её «сокровищ». В компании пенопластовой стрекозы, сборника стихотворений и засушенного гибискуса ему будет не скучно. Соня была влюблена! Ей хотелось оставить на память всё! Вплоть до той самой салфетки, пропитанной спермой и кровью…
Никита убрал от лица её волосы.
— Максим приехал. Хочет устроиться на оставшееся лето, — он намеренно сделал паузу. — В бригаду к твоему отцу. Но, если ты против, я что-нибудь сочиню!
Соня уселась, с трудом доставая носочками пола.
— А сколько ему? — зачем-то спросила она.
— На год тебя старше. Чёрт! — ответил Никита, как будто сам только что осознал.
Она провела по его щеке, повторяя темнеющий контур:
— Боишься?
Он вскинул брови:
— Чего?
— Что он мне понравится, — ехидно заметила Соня.
Хотя даже мысли об этом казались ей извращением.
Он взглянул на неё недоверчиво:
— Не шути так!
Соня толкнула его, рассмеялась, игриво взбив влажные волосы.
— Мне не нужен никто, кроме тебя! Просто я так боюсь, что все это может закончиться, — в который раз призналась она.
— Если только по твоей инициативе, — ответил Никита.
«Значит, никогда», — подумала Соня, ощущая, как его близость исцеляет душевные раны.
Неожиданно, почти уже выйдя, он вставил сразу и до конца.
Соня выдохнула, принимая его.
— Сильнее! — попросила она.
Он скользил внутри её тела. Монотонно и с легкой оттяжкой. Как будто желая пробиться насквозь.
— Еще? — не сбавляя нажима, он развел её длинные ноги.
Соня ахнула и поддалась. Пижама лежала в изножье кровати. Казалось, надень она хоть скафандр, он все равно его снимет.
— Я нащупал предел? — улыбнулся Никита.
Соня уже не могла говорить, теперь она просто скулила.
— Нет, нет, нет, — зашептала она, наблюдая вид снизу. Свои белые полосы ног у него на плечах. В темноте её кожа светилась, а его — становилась невидимой.
— Нет? — шутливо замедлился он.
— Да! — взмолилась она.
Никита
