— А вот еще был случай год назад… Меня тогда нанимал в домработницы… Ни за что не поверите кто: один известный трансвестит, прости господи, — затевала Олеся очередной «сенсационный» рассказ. Обитатели дома давно знали байки Олеси наизусть и норовили улизнуть под благовидным предлогом.
Семейная пара давно чувствовала себя в доме не прислугой, а кем-то вроде дальних провинциальных родственников. Обычно Олеся вставала раньше всех, но нынешним утром лукавый бог сновидений Морфей, предусмотрительно усыпив мужа, долго не выпускал ее пышное тело из своих сладких объятий.
Зато в доме пробудилась другая ранняя пташка.
Серафима стояла на освещенном солнцем крыльце, утренние лучи просвечивали сквозь ее легкий белый сарафан, обрисовывая прелестную фигурку, а роскошные волосы отливали золотыми бликами. Девушка широко и счастливо улыбалась сразу всем: Денису, Лине, радостно тявкнувшему при ее появлении Тимоше, новому ясному дню.
— Не беспокойтесь, Ангелина Викторовна, — прощебетала она Лине с крыльца. — В столовой я уже накрыла к завтраку, а кофе Денису Петровичу сварю чуть позже, чтобы не остыл. Денис Петрович скоро уедет, и тогда мы с вами, тетя Лина, не спеша, со вкусом позавтракаем. Угу? — по-детски обезоруживающе улыбнулась Сима. — Как насчет манной каши с малиной? Только что собрала кружку ягод к завтраку. Или, может, предпочитаете оладьи из кабачков?
«Вот это да! Такая молодая — и уже отличная хозяйка, — умилилась Лина, — повезло же оболтусу Стасику».
— Таким парням, как наш Стасик, всегда достаются самые лучшие девушки, — с легкой досадой пробормотал Денис, словно подслушав мысли Ангелины, и отправился в дом. А Лина задержалась на пороге, чтобы еще минутку полюбоваться юным радостным существом, так гармонично вписавшимся в этот светлый утренний мир, пока еще не замутненный проблемами и хозяйственными хлопотами.
«Картина „Весна“ Боттичелли», — подумала она и, стесняясь глупых сентиментальных слез, подступивших к глазам, развернулась, чтобы пощипать красной смородины прямо с куста.
Однако вскоре выяснилось, что не одна Лина любовалась юностью и красотой девушки.
— Прости, небесное созданье, что я нарушил твой покой. — Красивый баритон разлился с балкона, вплетаясь в гармонию раннего утра. Это Викентий Модестович вторил «Пиковой даме», доносившейся из его комнаты. Он надеялся, что «небесное созданье» наконец поднимет прекрасные очи и улыбнется и ему. Но Серафима, эта легкая юная ласточка, не обращала никакого внимания на пожилого соловья. Она стояла, слегка подняв руки, словно хотела обнять всех сразу: утро, солнце, Лину и весь мир вокруг.
Ангелина, напротив, задрала голову и удивленно спросила:
— А вас, дорогой Викентий Модестович, что заставило пробудиться в столь ранний час?
— Работа, Линочка, работа. Нас с Серафимой ждет новая глава мемуаров. Вечером мы так мало успели. Из-за этих наших ощипанных куриц. Расквохтались: «Ах, твой ревматизм, ох, твой радикулит…» Тьфу!
— Конечно, поработаем, дорогой Викентий Модестович. Только чуть позже, после завтрака, — уточнила Серафима ангельским голоском. Она наконец подняла прекрасные зеленые глаза к балкону и звонко рассмеялась. Наверху, опираясь о перила, словно какой-нибудь граф или барон на старинной картине, возвышался патриарх. Викентий Модестович встретился с девушкой глазами и приосанился.
— Давай поторопимся, — попросил он Серафиму, — нам сегодня предстоит отредактировать целых две главы.
— А вам, Викентий Модестович, нельзя нарушать режим питания. Сами знаете, не маленький, — строго напомнила Серафима. — Я вот только Дениса Петровича накормлю, он, как всегда, на службу торопится, а потом и вы с Ангелиной Викторовной подтягивайтесь в кухню. Признаться, я и сама проголодалась. От здешнего воздуха такой аппетит, нет — аппетитище разыгрался! Кажется, проглотила бы весь этот сад, лес и речкой запила. Ой, у меня мобильник звонит!
Серафима, взмахнув белоснежным подолом сарафана, как бабочка крылышками, упорхнула в дом.
Викентий нежно улыбнулся девушке. Такие свежесть и восторг исходили от этого юного прекрасного создания — хоть на обложку журнала «Здоровье» помещай ее портрет…
«Да, кстати, надо бы поснимать Симу. Похоже, камера ее любит…» — подумал он с азартом фотографа-любителя и сделал запись в планах на день, которые набрасывал всегда, независимо от времени года и дня недели.
— Вы, Викентий Модестович, совсем забросили прежних дам, — не без ехидства напомнила Лина патриарху, — еще бы: у вас теперь новое увлечение…
— У нас работа, — строго одернул Викентий. — А ты мала еще мне указывать. — Он едва сдержался, чтобы не сказать «соплюшка», как когда-то в детстве.
Лина вспомнила, что впервые увидела патриарха, когда училась в первом классе, и не сдержала улыбки. Пока жив Викентий Модестович, она будет чувствовать себя вечной «соплюшкой». Причем с удовольствием.
Викентий и Лина все еще продолжали необременительную утреннюю пикировку, когда из дома вышел довольный Денис. Он сиял так, словно его накормили не домашним завтраком на скорую руку, а королевским обедом в Виндзорском замке.
— Хорошо, что в доме появилась молодая хозяйка, теперь Люсе, да и Олесе полегче будет, — крикнул он с порога и, потрепав Тимошу по холке, отправился пружинистой походкой к своему бумеру.
Едва машина Дениса скрылась из вида, Викентий Модестович и Лина, словно детишки в летнем лагере отдыха, послушно потянулись в столовую.
Стол был изящно сервирован к завтраку. Нет, сервирован — слишком слабо сказано. Стол словно сошел со страниц глянцевого журнала по дизайну. Букет мраморно-белых, только что срезанных колокольчиков красовался на кремовой скатерти посреди светло-бежевой посуды, обнаруженной Серафимой в серванте. Со второго этажа по-прежнему доносились тревожно-прекрасные звуки «Пиковой дамы»: Викентий Модестович включал музыку в комнате по своему настроению — независимо от распорядка дня и желания других домочадцев. Однако обитатели дома не спешили просыпаться. Решив никого не будить, они уселись завтракать втроем: Викентий, Ангелина и Серафима. Лина внезапно подумала: давненько Викентий Модестович не ел с таким аппетитом. В последнее время старик все чаще капризничал, брезгливо заглядывал в тарелку, требовал себе чего-нибудь особенного, вкусненького, мучил придирками домработницу. А тут уплетал обычную манную кашу за обе щеки, словно подросток после спортивной тренировки.
«Чудеса!» — привычно изумилась она, подкладывая в кашу свежую малину. Раннее летнее утро вновь показалось ей прекрасным.
