— Пока камеры работают, я помещу прах и кости моего предка в урну. Потом совершу сэппуку[2], моя кровь смешается с его пеплом, и я переживу возрождение.
— Мне кажется, бред какой-то.
Блаженное выражение лица Сиросамы на мгновение дрогнуло.
— Брат Генрих будет моим кайсяку[3] и отделит мою голову от тела, а потом откроет канистры с газом. На открытом воздухе токсины будут распределяться немного дольше, чем бы мне хотелось, но даже когда упадёт оператор, камера продолжит работать, и мир увидит, насколько далеко божественное провидение готово зайти, дабы наверняка спасти мир.
— Но вы же умрёте. Как вы узнаете, что всё пойдёт как надо?
— Смерть — это просто ещё одна стадия жизненного пути.
— Ох, увольте. Вы умрёте, все остальные тоже, и в результате получится какой-то жалкий мини-Джонстаун[4]. Тем временем Така — или тот, на кого он работает — перехватит самолёт, не дав вашему мерзкому грузу даже покинуть Японию.
Сиросама расплылся в своей ужасной улыбке: единственное, что в его внешности не было белым — это гнилые зубы со сколами.
— Может быть, — уступил он. — Если это предопределено. Но, думаю, твой Така будет занят другим делом и не сможет вмешаться в мои хорошо продуманные планы.
— С чего вы взяли?
— Потому что он уже здесь. Я не вижу его, но чувствую его присутствие. Неужели твоя слепота больше моей?
Саммер огляделась по сторонам. Они с Сиросамой сидели на поляне, окружённой четырьмя небольшими недавно построенными воротами тории, с горящим костром и софитами, готовыми освещать предстоящее действо. Её оставили наедине с духовным лидером Братства, и если бы она думала головой, то постаралась бы достать из бюстгальтера нож. Они не нашли его, когда переодевали её, и она чувствовала, как острие царапает ей грудь, и перед слепым могла бы попытаться вытряхнуть его, перерезать путы, а там и горло этой твари. Теперь же слишком поздно. К ним приближались трое мужчин — два одетых в белое головореза Сиросамы, а между ними шёл Така с урной Хаяси в руках.
[1] Тории — ритуальные врата, устанавливаемые перед святилищами японской религии синто. Традиционно они представляют собой выкрашенные в красный цвет ворота без створок, из двух столбов, соединённых поверху двумя перекладинами. В настоящее время тории является одним из самых легкоузнаваемых символов Японии.
[2] Сэппуку— ритуальное самоубийство методом вспарывания живота, принятое среди самурайского сословия средневековой Японии.
[3] Кайсяку— помощник при совершении обряда сэппуку (харакири). Кайсяку должен был в определённый момент отрубить голову совершающего самоубийство, чтобы предотвратить предсмертную агонию. В роли помощника обычно выступал товарищ по оружию, воин, равный по рангу, либо кто-то из подчинённых (если рядом не было специального человека, назначенного властями).
— Если не хочешь, чтобы настоящая урна раскололась на тысячу кусков, вели своим парням меня отпустить. — Голос Таки был холоден и спокоен. Казалось, ему плевать на стоящих по обе стороны от него монахов. И он даже не взглянул в сторону Саммер, отчего ей стало легче.
Она же смотрела на Таку и не знала, смеяться ей или плакать.
Он пытался её убить. Саммер об этом знала — всегда знала, — хоть и старалась выбросить эту мысль из головы. Словно ядовитая змея, он искушал её, заманивая навстречу смерти. Она понятия не имела, почему Така продолжает её спасать, почему он передумал. Даже не была уверена, что это имеет значение. Эти красивые руки держали её под водой, пока она чуть не утонула. Сжимали горло. Но они же ласкали её, любили, разрушали до основания и возрождали.
Сиросама поднялся во весь рост, едва дойдя Таке до груди, и протянул руки.
— Отдай урну, — выдохнул он.
Така отпустил бесценный предмет.
Брат Генрих бросился к урне и поймал до того, как та упала на замёрзшую грязь, а лидер секты, неприязненно морщась, отступил.
— Так ты свою девушку не спасёшь, брат Такаши, — явно разочарованно произнёс он.
— Не называй меня так, — голос Таки был низок и угрожающ.
— Почему? Ты же знаешь так же хорошо, как и я, — тихо и певуче ответил Сиросама, — что на самом деле хочешь к нам присоединиться, просто боишься прислушаться к своему сердцу, брат Такаши. Прислушайся к нему сейчас. Стань одним из нас. Ещё не слишком поздно. Не трать время, пытаясь меня остановить, — это невозможно.
Саммер не сводила глаз с лица любимого — предательски красивого лица.
— Я принёс урну, — сказал Така. — Теперь передайте мне девушку, и мы уйдём.
— Не дури, дитя, — ответил Сиросама. — Ты прекрасно знаешь, что я и не собирался отдавать её тебе. Конечно, ты не настолько наивен.
Тёмные глаза Таки беспристрастно и пристально смотрели на главу секты.
— Всё возможно, — сказал он. — Может, ты успел стать человеком слова.
— Моё слово — священная воля Бога, — заявил Сиросама.
— Значит, Бог велел тебе похитить беспомощную американку и убить тысячи людей?
— Мы никого не убьём. Мир очистится. Будет окрещён, если хочешь. Только те, кому я больше всех доверяю, сопроводят меня в моё последнее путешествие.
Така прищурился.
— Какое ещё последнее путешествие?
— Ты же не думаешь, что я попрошу о такой жертве своих последователей, но сам не поступлю так же?
— Я думаю, что ты лживый коварный психопат, находящий оправдания всему, что бы ни сделал.
— А я думаю, тебе пора составить компанию своей подруге, — парировал Сиросама. — Сейчас новолуние, и всё идёт как надо. Слышишь гул?
— Самолёт? Слышу. Могу предположить, что это твои головорезы прилетели забрать посылочки с ядом и развезти их по всей планете.
— Мои лучшие последователи освободят все её уголки.
— Земля круглая, ваше святейшество.
— И спрятаться негде, — пробормотал Сиросама. — Свяжи его, брат Генрих, пусть посидит рядом с женщиной, которую пытался убить.
Така никак на это не ответил. И это показывало, что он виновен, яснее, чем если бы он начал отнекиваться.
Брат Генрих грубо связал ему руки и ноги и толкнул на землю рядом Саммер, так что она чуть не упала. Не глядя на Таку, она быстро отодвинулась.
— Видишь? — пробормотал Сиросама. — Я рассказал, что это ты пытался её утопить. Даже сейчас ты, наверное, считаешь, что нужно закрыть ей рот навсегда. Вскоре вы оба замолчите и, возможно, в следующей жизни для вас всё сложится лучше.
Ничего не говоря, Така сел.
— Так быстро промыл ей мозги? А я-то думал, что с ней тебе придётся повозиться подольше.
