Но теперь… теперь она не видела ничего. – А теперь скажи.
– Что?
– Повтори то же, что и минуту назад. Только знай, что, если ты скажешь это мне в глаза, то уже ничего не сможешь изменить. – Её руки дрожали, а смотреть в эти синие глубины с каждой секундой становилось всё невыносимее. Она медленно закачала головой. – Если на этот раз ты решишь, что уходишь, я больше никогда тебя не прощу.
На последних словах её голос почти окончательно сорвался. Рефлекторно сжимая его лицо в ладонях, она надеялась, что он образумится. Молила об этом Господа. Но его глаза остались такими же: бездонно холодными, равнодушными, не родными.
– Прости, – прошептал он, и Эбигейл ощутила, как внутри что-то резко оборвалось.
Она разжала пальцы и отшатнулась, а затем вновь замотала головой.
– Нет, – не зная, как вообще сумела произнести это, Эбби открыла дверцу машины и выскочила на улицу, понимая, что нуждается в свежем воздухе.
– Эбби… – Дарен, вероятно, выбрался следом. – Пожалуйста, сядь в машину. Я не могу оставить тебя здесь. – Она прикрыла глаза и обняла себя руками. Крик, вырвавшийся из горла, превратился в короткий смешок. Стало холодно. Дико холодно. – Эбби… черт! Вернись!
Она быстро двигалась по тротуару, желая уйти как можно дальше. Если бы она могла, то растворилась бы. Исчезла. Пропала. Лишь бы не видеть сейчас Его. Не слышать. Не чувствовать… знакомая рука коснулась плеча, и она резко дернулась, оттолкнув Дарена назад.
– Не подходи ко мне.
– Послушай…
– Ты уже всё сказал, – Эбби не знала, откуда в ней появились силы говорить, ведь всё, чего она сейчас хотела, это рыдать и кричать от той боли, которую он снова ей причинил. – Или тебе этого не достаточно?
Прочитать его эмоции не удалось, да она и не очень-то и пыталась.
– Прошу… сядь в машину.
– Оставь меня.
– Не могу.
Она вновь усмехнулась; глаза защипало от подступающих слез.
– Какая ирония.
– Эбби… – он снова дотронулся до её плеча, только теперь сжал сильнее, чтобы она не смогла вырваться.
– Отпусти! Не трогай меня!
– Мисс, – твердый мужской голос, раздавшийся за спиной, заставил её замереть, – какие-то проблемы?
Двое патрульных подошли ближе, внимательно наблюдая за разворачивающейся сценой.
– Это не ваше дело, – прорычал Дарен, и Эбби поняла, что теперь он, в самом деле, перестает себя контролировать.
– Сэр, мы вынуждены просить вас отпустить девушку или нам придется применить силу.
– Не лезьте! – Заорал он, а затем оттолкнул одного из патрульных, который попытался подойти ближе. Тот мужчина был намного крупнее и, быстро отреагировав, заломал руку Дарена за спину и ловко нацепил на него наручники.
– Об остальном расскажете в участке, – разозлено ответил крупный, подталкивая его к полицейской машине.
– Вы в порядке? – Спросил второй мужчина, наверное, замечая её состояние. – Может, вас подвезти?
– Нет, – отозвалась она, – мне хочется пройтись пешком.
Эбби не стала дожидаться ответа. Она развернулась и, сделав попытку заглушить новый приступ боли, пошла прочь. Только теперь, оставшись один на один с тишиной города, она позволила диким рыданиям вырваться наружу.
Ненадолго задержав пальцы на холодном металле, Дарен всё же повернул ключ и неохотно толкнул дверь. Небрежно кинув связку на столик, он прошел в гостиную и не глядя щелкнул выключатель. Его квартира, еще секунду назад погруженная в непроглядную темноту, мгновенно осветилась, вынуждая свет проникнуть в каждый её уголок. Как жаль, что с человеческой душой невозможно сделать то же самое. Наверное, тогда, всё стало бы намного проще. Остановившись посреди зала, Дарен сильнее стиснул зубы и вымученно прикрыл глаза. В нем было слишком много тьмы. И с каждым днем она становилась всё больше и мощнее, заполняя собой каждую вену на теле; безжалостно убивая свет, который Она зародила своей бесконечно преданной верой. А теперь её нет. Больше нет.
Воспоминания, как череда бесконечно сменяющихся кадров, резко и быстро вспыхивали в голове, заставляя его ощущать ни с чем несравнимую муку. Он помнил каждое её слово. Каждый жест. Каждую эмоцию на лице. Помнил, как она умоляла не оставлять её. И надежду, которая при этом горела в синих глазах. Он помнил её голос. Её прикосновения и дыхание. Её губы. Стук сердца, как самую прекрасную колыбельную и запах, как воздух, который был ему необходим. Он не смог бы забыть всего этого, даже, если бы заключил сделку с Дьяволом, потому что невозможно было забыть то, чем ты дышишь. Вот, почему ему суждено было помнить. Помнить, но больше не иметь возможности коснуться; почувствовать; увидеть. Помнить до конца своих дней. И до самой смерти испытывать нестерпимую боль, которая долгие годы будет нещадно рвать его изнутри.
Мысли. Мысли. Мысли. Этот вечер не давал ему покоя. Её слова вновь и вновь всплывали в сознании, и ничто не помогало притупить лезвие, которое полосовало его, не останавливаясь ни на мгновение. «Лучше кричи… но не будь так холоден со мной…»; «…без тебя мне не хочется жить… не хочется дышать…»; Внезапно захотелось закрыть руками уши, но Дарен сдержался. «…Перестань!.. Хватит! Сколько ещё ты будешь меня мучить? Сколько ещё раз уйдешь, чтобы затем вновь вернуться?…». Он зажмурился сильнее и непроизвольно сжал пальцы в кулаки. «…если ты скажешь это мне в глаза, то уже ничего не сможешь изменить…». Лицо исказила гримаса боли. Жгучей. Ломающей. Мучительной. «…если на этот раз ты решишь, что уходишь, я больше никогда тебя не прощу…».
Дарен обхватил руками голову, пытаясь справиться с нахлынувшими воспоминаниями, но их поток уже невозможно было остановить.
«Отпусти! Не трогай!..»; «…ты уже всё сказал… тебе этого не достаточно?…».
Эхо становилось громче. Голоса начали раздаваться в сознании одновременно, сливаясь в единый истошный и мучительный звон.
«Сколько ещё ты будешь меня мучить?…»; «…я больше никогда тебя не прощу…»; «…без тебя мне не хочется жить…»; «…больше не прощу…»; «…ничего не сможешь изменить…»; «…никогда…»; «…тебе этого не достаточно?…»; «…никогда тебя не прощу…»; «…лучше кричи…»; «…не прощу…»; «…не будь так холоден…»; «…никогда не прощу…»; «…оставь меня…»; «…отпусти!..»; «…не прощу…».
– Уйди!!! – Дарен закричал, что есть мочи и резко перевернул стоящий рядом столик, заставляя стекло с треском разбиться. Он вновь стиснул руками голову, зажимая её в ладонях сильнее, а затем обессилено опустился на колени. Он не боялся боли, но страшился того, как эта боль его меняла. Вынуждая становиться слабее и уязвимее, она отнимала единственно важное, в чём он всё ещё находил причину держаться – Палач. Этот сукин-сын подобрался слишком близко к его семье. Слишком. И перешел дозволенную грань. Он делал ход
