Я снова открыла ему свое сознание и начала лихорадочно посылать тревожные образы: братья открыли верхний шлюз; река ринулась в ров; водослив пока справляется с отводом потока в пруд, но не совсем; где-то берега рва размыло, и вода хлынула в наполненное до краев озеро; уже затопило сад у коттеджа; вода проникла в низины лабиринта...
На воображаемой картине, как тревожная дрожь, промелькнул образ нижнего шлюза. Роб лучше меня знал, что случится, если напор воды ударит в те прогнившие ворота, или, еще хуже, – если кто-то попытается сдвинуть их. Роб обратился ко мне, облегченно просветлев: – Павильон! Ты там?
По вопросу я поняла: он думает, что я нашла там убежище и, забравшись повыше от подкрадывающейся воды, избежала опасности.
– Да, – как можно убедительнее ответила я. – Да, я в безопасности. Но тебе, Эшли, тебе грозит беда. Будь осторожен, любимый, будь осторожен.
Роб должен был получить от меня образ двух темных фигур, подстерегающих его где-то. Я получила короткую вспышку ответа, несколько искаженного каким-то зигзагом, словно ему не хватало дыхания:
– Я понял. Я иду к тебе. Оставайся там, где ты сейчас.
Сигнал слабел. Если даже Роб уловил мой страх, он должен подумать, что это страх за него. Я надеялась на это. Чтобы спастись самому и спасти меня, на него должен давить мой страх за собственную жизнь.
– Моя маленькая Бриони, будь осторожна, – возникло из ночи и угасло, задутое ветром. Образ пришел странно, не знакомым наплывом, а как будто в ночи кто-то отчетливо проговорил.
Потом раздался резкий, как выстрел, звук. Откуда-то ниже водослива, от входа в лабиринт.
Я вжалась в стену моей темницы, мои руки вцепились в доски, словно готовые разорвать неровную щель.
– Роб! Роб?
Они не могли застрелить его, не могли! Все должно выглядеть как несчастный случай. Ведь я не могла ошибиться!
Прервав мысли, разбив их в осколки, до меня донесся какой-то звук. Треск или скрип, будто напряглась и вот-вот сломается огромная дверь. Порывы ветра заглушили его, но в момент затишья он послышался снова.
– Эшли?
Никакого ответа, словно линия перегорела. Наверное, я позвала его снова, послав в тишину бесформенный образ ужаса, когда, заглушая все остальные звуки ненастной ночи, нижний шлюз рухнул под напором ветра и воды и в лабиринт хлынула вода.
Вода пришла приливной волной, она прорвалась сквозь стены лабиринта и обрушилась на павильон, кружась грязными водоворотами. С ней пришла вся тяжесть воды из рва. Старая постройка дрогнула и застонала, словно корабль, который оторвало от причала и понесло по течению, волоча по дну якорь. Потом вода ворвалась внутрь. Прошла удушающая вечность, когда каждая секунда кажется часом. Вода давила на стены, с ужасающей силой прорываясь фонтанами через вдели и дыры. Струи хлестали со всех сторон, вода плескалась и кружилась водоворотом и быстро, как в засорившейся раковине, поднялась от лодыжек до бедер, до груди... Я скорчилась под полом, прижавшись к нему спиной, а снаружи кружились и колотили в стены обломки досок и бревна с ржавыми гвоздями, опутанные ветвями, как водорослями, покрытые илом и клочками спутанной травы, так что неминуемая смерть под водой казалась не такой страшной, как эти удары. Я изо всех сил прижалась к доскам, закрывая руками рот и ноздри от кружащейся грязи. Если бы пол павильона был в самом деле таким крепким, как казался, он мог бы сохранить необходимый для меня дюйм воздуха, пока вода не просочится, что неизбежно должно было произойти через несколько минут. Потом вода разольется по лабиринту, фруктовому саду и участку коттеджа, после чего побежит вниз...
Но пол не был крепким. Когда я сильно надавила снизу, он чудесным образом приподнялся, раздался треск, половица сломалась и отлетела. Я выпрямилась по пояс в текущей воде, а потом вылезла в павильоне.
К тому времени как я освободилась, вода была уже у самого края люка. Я заколотила половицу назад, схватила раскладушку, поставила ножкой на люк, потом запрыгнула на нее и, вытянув шею, посмотрела через сломанный ставень.
Передо мной открылся мир лунного света без границ и горизонта, только тени метались по воде, а по сливающемуся с водой небу неслись гонимые ветром тучи, тающие на фоне призрачной луны. Черные деревья вздымались в небо, отбрасывая вниз сеть ветвей, ловящих свое собственное причудливое отражение. Не было ни лабиринта, ни сада, ни буковой аллеи между мной и поместьем, только этот сияющий неземной мир лунного света с деревьями как тени и тенями как тучи.
В потоке что-то двигалось. Рука, одеревеневшая рука, хватающая воздух, – медленно поворачивающийся черный силуэт. Как только ужас позволил мне крикнуть, я разглядела, что это сухая ветка, зацепившаяся за будку, что стояла у ступеней павильона.
Я зажмурилась, но под веками на фоне бушующей темноты по-прежнему вырисовывались образы смерти. Я снова открыла глаза, стремясь среди хаоса пустоты и затихающего ветра найти своего любимого.
На освещенной луной водяной равнине, нарушаемой черными силуэтами деревьев и кустов, как и раньше, плавал мусор, и время от времени налетающий ветер относил ветви в сторону, а через остатки разбитого нижнего шлюза освободившаяся из рва вода ныряла вниз, чтобы еще больше затопить сад. Там, где, я знала, должна быть черная глыба поместья, теперь не мерцало ни огонька. Силясь увидеть, я вытянула шею. И увидела Роба.
Согнувшись почти вдвое, он, казалось, забыл об опасности и боролся с воротом шлюза. В какой-то момент, онемев, я ожидала, что сейчас из темноты на него набросятся близнецы, но ничего не случилось, а потом я увидела, что земля у него под ногами сухая и там растут ракиты, а рядом вырисовываются безобразные заросли гуннеры. Не веря своим глазам, я поняла, что вижу верхний шлюз, расположенный не менее чем в трех милях от меня по ту сторону поместья.
Не знаю, видела ли я все это на самом деле, или, как случается с детскими воспоминаниями, эта воображаемая история добавилась к кошмарным впечатлениям той трагической ночи, но этот образ, словно на сцене, словно тиснение на ткани или старый, много раз прокрученный фильм, появился и исчез, но он мелькнул передо мной так же ярко и живо, так же осязаемо, как оконная рама, за которую я держалась. Я могу объяснить это лишь предположением, что в столь близкий к смерти момент между нами возникла не просто мысленная связь, а полное единение. Я видела мир одновременно и его, и своими глазами.
