Ах, черт возьми!
— Ты делаешь вид, что вчерашней ночи не было?
Слова звучали резко, как пощечина, а когда она заглянула в открытое окно его машины, лицо ее показалось ему напряженным.
— Значит, мы вернулись к так называемым нормальным отношениям? Ты держишься от меня на расстоянии и не хочешь со мной разговаривать, если не считать тех случаев, когда ты трахаешь меня?
Последние слова Алессандра произнесла шепотом. Она выглядела такой несчастной и растерянной, что Гарри закрыл глаза, лишь бы не видеть этого. Он знал, что ему не следовало оставаться у нее прошлой ночью. Он совершил ужасную ошибку.
— Послушай, ты ведь сама попросила меня…
Он решительно не мог уехать. Вся его воля куда-то исчезала, как только речь заходила об этой женщине.
— Значит, ты собираешься колесить за мной по всему городу до понедельника, а потом удрать? — спросила Алессандра; в глазах ее Гарри увидел слезы и надежду, будто она опасалась услышать его.
В течение всего пути сюда его преследовала мысль о необходимости заполнить страшную пустоту, вызванную гибелью Кевина, излечить страшный ожог, все еще болевший у него внутри и гнавший его преследовать Майкла Тротта. Но сможет ли он объяснить ей все это? Вряд ли она поймет. Да и никто бы не понял. Он и сам не понимал, почему это так важно.
Глядя в ее бледное, осунувшееся лицо, Гарри вдруг почувствовал, что, если не нагрубит ей, то, не ровен час, сам заплачет.
— Не знаю, чего ты от меня хочешь, — сказал он. — Чтобы я посылал тебе цветы? Это не мой стиль. Может быть, предложить тебе выйти за меня замуж? Солгать и сказать, что моя любовь к тебе никогда не умрет? Не вижу смысла играть в такие игры. Я уезжаю в понедельник и уже попрощался с тобой.
Гарри видел, как надежда в глазах Алессандры исчезает и сменяется смертельной пустотой: зайдя слишком далеко, он погубил то, что она чувствовала к нему. Он убил ее любовь. Алессандра пошла прочь, но вдруг, остановившись, обернулась.
— Сегодня вечером на моем окне появятся шпингалеты, запирающиеся изнутри.
Потом она вернулась в свой фургон и больше уже не оглядывалась.
— Оставить место в кружке, чтобы вы могли долить сливок в свой кофе?
— Нет, благодарю, — ответил Гарри. — Но если у вас найдется в запасе кофеин или еще какое-нибудь тонизирующее средство вроде…
Девушка за стойкой посмотрела на него так, будто он был беглым серийным убийцей, готовым извлечь коллекцию отрезанных человеческих ушей из кармана пиджака.
— Шутка, — поспешно сказал Гарри. — Просто шутка.
Он расплатился, нашел крышечку и картонный контейнер, чтобы взять кофе и не обжечься, а затем вышел в ослепительное сияние полуденного солнца.
В стеклянной двери он заметил свое отражение, чем-то напоминавшее отражение бродяги, вылезшего из-под моста. Он не брился уже целую неделю, даже больше, с прошлого утра не принимал душа и не менял белья. Волосы его снова отросли после стрижки — теперь они стояли дыбом, и от этого он выглядел так, будто все время держал пальцы в электрической розетке.
Грузовичок Алессандры был припаркован перед гаражом Ренни Миллера. Она уже убрала в задних комнатах агентства и теперь беседовала с Ренни, стоя на пороге возле широких парадных дверей, выходивших на улицу.
Жестикуляция Ренни не вызывала ни малейших сомнений в отношении его намерений. Он старался придвинуться к ней ближе, тесня Алессандру к стене. Наконец он уперся руками в стену по обе стороны от нее.
При этом Алессандра выглядела чрезвычайно смущенной и прилагала неимоверные усилия, чтобы отодвинуться от него хотя бы на дюйм.
Разумеется, Гарри мог бы перейти через улицу и дать наглецу хорошую оплеуху, но Алессандра его словно не замечала или не желала замечать.
Гарри оперся спиной о свою машину и отпил глоток из стакана — кофе оказался нестерпимо горячим и чуть не прожег весь свой путь вниз по его пищеводу и желудку. Интересно, когда он в последний раз ел? Пожалуй, вспомнить это будет нелегко — уже много дней Гарри сидел на кофейной диете.
— Смотри, смотри!
Гарри обернулся и увидел бегущую к нему по тротуару с широченной счастливой улыбкой на лице Эмили. Дочка!
Он не мог этому поверить — Эмили каким-то образом узнала его. Вспомнила, наверное, как он играл с ней в мяч на заднем дворе в Нью-Йорке, как кормил ее ночью из бутылочки и менял ей подгузники. А еще он пел ей колыбельные песни и ни разу не сумел усыпить ее, потому что они оба все время хохотали.
— Посмотри на мои ковбойские сапоги! — кричала Эмили. Ее темные волосы, собранные в конский хвост, выбились из прически и падали на глаза, точно так же как когда ей было два года.
Поставив бумажный стакан с кофе на капот своей машины, Гарри двинулся ей навстречу, готовый схватить ее, как только она окажется достаточно близко; она пробежала мимо, как профессиональный игрок на линии, и он понял, что Эмили звала не его. Она даже не узнала его.
Гарри так и остался стоять, глядя ей вслед, пока она бежала к распахнутым дверям гаража Миллера. Она снова крикнула, и на этот раз он разобрал, что Эмили звала Алессандру.
— Элли! Элли! Мардж позволила мне покататься на самой большой лошади!
Да, она звала не его! Это буйная фантазия сыграла с ним злую шутку. Алессандра тут же поняла его ошибку. Она смотрела на Гарри через плечо Эмили, нежно прижимая девчушку к себе.
Это оказалось больнее, чем он предполагал. За последние два года Гарри впервые приехал домой и только теперь осознал, во что ему обошелся этот перерыв. Когда-то он уверил себя, что слишком сильно ранен, слишком сильно страдает, что не в силах больше видеть Шона и Эмили, не в силах снова испытать всю остроту утраты. В мыслях вместо их лиц Гарри представлял лицо Кевина — оно как бы налагалось на лица оставшихся в живых детей. Но Шон не был Кевином, а Кевин никогда ничем не походил на Шона. За последнюю неделю Гарри преследовали мучительные мысли о Шоне, а не о Кевине. Он вспоминал сына, стоящего прямо перед ним и смотрящего ему в глаза, достаточно мужественного и сильного, чтобы сказать ему все, что намеревался, и послать его ко всем чертям.
Кевин никогда бы не сделал такого и за миллион лет — у него просто не хватило бы духу.
А виноваты были Рипоза, Хуанг и Тротта — это они лишили жизни Кева и Соню. Но только Гарри нес ответственность за все, что произошло потом.
Он проклинал капо мафии за обрушившееся на него несчастье, погубившее всю его жизнь, но на самом деле виновата была его неспособность справиться с трагедией. Он позволил жажде мести стать настоящим наваждением, а полная потеря надежды глубоко ранила его. Теперь Гарри один должен был нести ответственность за разрушенную жизнь.
