Через сто метров забор плавно переходит в гараж с высокими автоматическими воротами, видимо, под джип, грузовик или микроавтобус. Дальше ворота с калиткой, украшенные оригинальной ковкой. Замираю перед ними. Улица Тихая 12 – гласит табличка на заборе-монстре рядом с воротами. Это участок Максима. Я окидываю взглядом всю длину забора, справа и слева от ворот. Всё в едином стиле. Ошибки быть не может. Всё это принадлежит человеку, живущему по адресу: улица Тихая 12.
«Алина, теперь ты понимаешь, насколько глубоки комплексы этого человека?», – мысленно спрашиваю я себя. Только один забор вокруг этого участка стоит в десятки раз больше, чем дом деда вместе с кроликами, козой и старым «жигулёнком», вместе взятые.
Стою перед воротами. Вся моя решимость куда-то испарилась. Дрожащей рукой жму кнопку звонка. Не знаю, даже, сработал он или нет, потому что за воротами тишина. Жму ещё несколько раз. Не удивлюсь, если сейчас выйдет какой-нибудь охранник и скажет, что это частная территория, и я не имею права здесь находиться.
«А я имею право?» – спрашиваю себя. В голове бьётся тревожная мысль: «Он передумал. Я не нужна ему. «Алина, беги отсюда, пока не поздно, пока тебе не сделали больно», – что-то шепчет мне внутри. Но куда же ещё больнее? И куда идти? Дома боль и неизвестность. Здесь тоже боль, но я хотя бы избавлюсь от мучительной неизвестности.
Дождь, который целый день сегодня то прекращается, то накрапывает снова, усиливается. Я с сарказмом отмечаю, что у нас всё дождём началось, дождём и закончится. Может, это Бог хочет дождём оттолкнуть меня от этого человека. Но мне некуда уйти от него! Я вспоминаю гнетущую тишину своей комнаты, те чувства, которые пережила в ней за последние две недели, и понимаю, что не хочу к этому возвращаться, боюсь возвращаться, боюсь, что эта боль меня добьёт.
Поэтому стою у ворот, промокшая до нитки, и уже сама не понимаю, плачу я, или это просто дождь. Жаль, что здесь нет скамейки. Я опускаюсь на корточки возле кирпичного столба, поддерживающего ворота, и сижу так, забыв о времени.
Вдруг меня ослепляют фары подъезжающего автомобиля. Он подворачивает к гаражу. Мой зомбированный мозг отмечает банальные вещи: ясно, почему такие высокие ворота гаража – для внедорожника «мерседес», ясно, почему дед называет эту машину чёрной коробкой.
Как в замедленной съёмке я вижу, как из джипа выпрыгивает Макс, как бежит ко мне, на ходу срывая с себя куртку, как заворачивает меня в неё и на руках несёт через калитку, через двор, в дом. Я могу его обнять. Я чувствую его запах. Я могу дышать. Я живу. Я осознаю даже, что плачу.
Я так хотела увидеть дом, который скрывал массивный забор, но сейчас ничего не вижу, кроме его серых глаз. Он стремительно входит в дом, проходит через какие-то комнаты, опускает меня на диван и молча быстро уходит.
Теперь могу осмотреться. Я в большой светлой гостиной сижу на кожаном диване. Он возвращается с мягким пледом, стягивает с меня свою куртку, мою, и укутывает в плед. Садится рядом на диван. Почему он не касается меня? – пульсирует в голове. Я хочу коснуться его, но руки спелёнуты пледом.
– Как ты меня нашла? – слышу его хриплый голос.
– Почему ты не позвонил? – вопросом на вопрос.
Замечаю, как тень пробегает по его лицу. Он встаёт, отходит от дивана. О, нет! Не уходи! Как ты не понимаешь, что вместе с тобой от меня уходит жизнь.
Не отрываясь, смотрю на его фигуру, пытаясь привязать взглядом. Он отворачивается от меня, трёт руками виски – это признак волнения, я знаю.
– Мы вернулись три дня назад, – тихо говорит он. – Потому что умерла жена Дмитрия, Юля. Вчера были похороны. Ей было почти как и тебе, всего лишь двадцать пять. Официальная версия – инфаркт. Но мне кажется, она просто сама захотела уйти за ним. Такие, как мы, ничего не приносим, кроме смерти и боли. Я не хочу, чтобы ты, такая молодая, красивая, хрупкая, испытывала боль. Я не смогу тебе дать то, что ты заслуживаешь. От меня нужно держаться подальше.
Он замолкает и отступает от меня ещё на несколько шагов. Я выпутываюсь из пледа. Несмотря на мокрую одежду, меня бросает в жар.
– Значит, ты так решил! – я подхожу и, глядя в глаза, останавливаюсь перед ним. Разговор на равных. – Ты опоздал, милый мой, ровно на три недели. Всё можно было бы исправить тогда, три недели назад, если бы ты просто вынес мне ключи. А теперь поздно. Ты уже причиняешь мне боль. Я уже умираю. Я хочу быть с тобой, в болезни и во здравии, до последнего вздоха, где бы ты ни жил – в деревенском доме, в палатке, или в этих хоромах, как называет их дед, – мне всё равно, потому что без тебя я не могу дышать. Поэтому, если хочешь, доверши начатое, добей меня. Тебе нужно всего лишь сказать, что я не подхожу тебе, такая, как я, не нужна тебе. Да и вообще, чтобы катилась от тебя к чёрту! Говори! Гони меня! По-другому никак. Говори!
Я смотрю в его глаза и вижу в них отражение собственной боли. Я не плачу, я стою перед ним прямо, гордо вскинув голову, и жду приговора. Наконец, он произносит то, что я так давно ждала:
– Я люблю тебя. Выходи за меня замуж.
– Артур, не трогай скатерть! – кричу я, видя, как мой двухгодовалый сын тянется ручонками к скатерти, чтобы, подтянувшись на ней, заглянуть на праздничный стол, вокруг которого всё утро суетится его мама.
– Макс, отвлеки ребёнка! – зову я мужа.
– Вообще-то за Артуром присматривает его крёстный папаша, – с улыбкой говорит Максим, входя в гостиную с бутылкой вина и ставя её на стол.
Ну почему, почему всегда, когда я гляжу на мужа, у меня перехватывает дыхание, и я то забываю дышать, то хватаю воздух ртом, как рыба. Он целует меня в шею и обнимает живот.
– Ты же знаешь, – говорю я. – На крёстного папу надежды мало. Он всё ему позволяет.
– Я воспитываю в нём настоящего джигита, – доносится голос с лёгким акцентом, из угла, где стоит кресло и телевизор. – Иди ко мне, тёзка, будем вместе футбол смотреть.
Артур протягивает руки к малышу, и тот с радостным визгом ныряет в его объятья.
Макс долго не мог понять, о каком долге я бормочу в послеродовой горячке, когда прошу назвать сына Артуром. Сегодня ему исполняется два года, а я глубоко беременна. Примерно через месяц у нас появится Иван. Дед ещё не знает, какое мы выбрали имя, думаю, будет рад. Он сейчас на улице общается с моим отцом на тему ремонта автомобилей.
Макс подумывал подстроить деду угон его «семёрки», чтобы купить тому новую машину, но побоялся, что не успеет. Деда хватит удар, если он потеряет свою «ласточку» 98 года рождения. Поэтому обходимся капитальным ремонтом, оставляя старым практически один салон.
Мой отец очень рад, что моё увлечение такси осталось позади. Недавно он признался, что каждый раз сходил с ума, когда я отправлялась на маршрут. Вот уж не думала! Зато мой муж с ума сходить не собирается. Максимум, на что я могу рассчитывать – проехать на его внедорожнике под чутким руководством. А моя мечта, мой «Mercedes» CL класса, подарок мужа к свадьбе, стоит почти не объезженный в гараже, ждёт, когда у меня закончится череда затянувшихся беременностей, во время которых я настолько опекаема мужем или его друзьями, что сесть за руль самостоятельно нет никакой возможности.
