– Ну, тогда давай, – рассмеялся Эжен. – Если уж у тебя все схвачено…
– Только стакан у меня один, – предупредила Настя. – Тоже, между прочим, из Москвы тащила. А здесь, в номере, никаких емкостей нет.
– Что ж, будем пить из одного, – подмигнул ей Эжен. – Так куда романтичней.
Настя снова нахмурилась.
Бывший муж снова фыркнул и открыл шкафчик бара – в дверце обнаружились пластиковые стаканчики.
– Заваривай поядреней, а потом в два перельешь. И будет у нас кофе по-итальянски: по три глотка, зато крепкий… Как спалось на новом месте?
– Прекрасно. Только голуби разбудили. Воркуют и когтями цокают.
Женя кивнул:
– Коренные венецианцы, кстати, голубей ненавидят. И за то, что они спать не дают, а главное – потому что на дома гадят. То бишь нагло посягают на музейные экспонаты. В Венеции ведь что ни дом – то памятник архитектуры. И на многих – специальные сетки или шипы, чтобы голубей отвадить… Я потом тебе покажу. А хочешь, скажу портье, чтобы на твой подоконник тоже шипы поставили?
– Нет, лучше не надо, – испугалась Настя. – Они же лапки себе поцарапают.
Эжен подмигнул:
– Да шучу я… В «трех звездах» никто тебе шипы ставить не будет… Ну, какие идеи? Куда хочешь пойти? Снова по магазинам?
– Да ну что ты! – возмутилась Настя (кажется, возмущение получилось не особенно натуральным). – Мы же говорили вчера: Дворец дожей, гондола… и еще я хочу коктейль «Беллини». Ну и можно в парочку церквей зайти.
– А в казино не хочешь?
Настя даже опешила:
– В казино?! А что там делать?
– Как что? Играть, конечно! Здесь изумительное казино. Называется – «Казанова». Гранд-канал, палаццо Вендрамин-Калерджи. Роскошное заведение – кругом сплошь золото и хрусталь. Твои любимые вапоретто туда не ходят, подъехать можно только на гондоле или на водном такси. Представляешь, картинка: гондола причаливает, навстречу бегут швейцары (там их целых трое). Я – в смокинге, ты – в вечернем платье…
– У меня нет вечернего платья, – перебила его Настя.
– Так давай купим! – пожал плечами Эжен.
– Нет, Женя, – твердо сказала она. – Давай все-таки сначала проясним наши… финансовые отношения. А потом уже будем по казино ходить. В смокингах и вечерних платьях.
– Ну, как скажешь, – легко согласился он.
А Настя подумала: «Нет, не узнаю я Эжена… Такой он покладистый стал. Такой заботливый. Насмехаться надо мной перестал…»
– Ну, ты готов? – весело спросила она. – Тогда пошли смотреть на дожей!
…Дворец дожей Настю поразил. Ну и громадина! Кремль по сравнению с ним – просто скромняга. По крайней мере, на Красной площади Настя никакого трепета не испытывала, а в покоях Дворца чувствовала себя крошечной, беспомощной песчинкой. Все время казалось, что откуда-нибудь из боковой галереи сейчас появится грозный дож и заорет: «А что это вы по моему дворцу шляетесь?»
Особенно впечатлил ее зал Большого совета – несусветных размеров комната, расписные потолки, во всю стену – огромная картина («Это „Рай“ Тинторетто, – просветил Эжен. – Считается самым большим полотном в мире»).
– И трон какой прикольный, – Настя показала на возвышение, где в один ряд стояло несколько роскошных кресел. – Многоместный. Чтобы всей семьей сидеть? С женами и детьми?
– Нет, – улыбнулся Эжен. – Чтобы хватило места всем членам совета. В Венеции ведь никогда не было ни царя, ни императора. Страной управлял не дож, а совет десяти.
– Типа нашего политбюро? – улыбнулась Настя.
– Точно… А еще, иди сюда, покажу… – Эжен подвел ее к стене с прорубленной дыркой. – Знаешь, для чего это отверстие? Для доносов!… Причем доносы можно было слать любые – в том числе и анонимки. И по каждому обязательно принимались меры.
– Ну и ну, типичный совок! – изумилась Настя.
– А вот тюрьма у них совсем не совковая. Из наших-то тюрем кто только ни бегал, а вот отсюда не удавалось никому. Точнее, почти никому. Один человек все-таки бежал. Знаешь, кто это был? Казанова.
– Тот самый?
– Ну конечно! Пойдем, я тебе его камеру покажу. Там на стенах та-акие картинки… Он сам рисовал.
– Да врешь ты все! Чем ему было рисовать? У него что, ручка была?!
– Пойдем. Сама увидишь.
…В тюремные камеры можно было проникнуть только на четвереньках: вместо нормальных дверей туда вели дырки – будто в звериную нору. Тускло, холодно – Насте даже не по себе стало. Она зябко повела плечами… И сама не поняла, как ее ладонь оказалась в крепкой руке Эжена. Он ласково сжал ее пальцы:
– Не бойся… Я с тобой.
– Я и не боюсь, – буркнула Настя. Но руку не вырвала. Как-то спокойнее, когда рядом крепкое плечо. Особенно в тюрьме – пусть даже не действующей.
– Ну вот, смотри: все стены изрисованы, – Эжен щелкнул зажигалкой.
Огонек пламени выхватил полустершуюся картинку: женская и мужская фигуры, свитые в недвусмысленной позе.
– Смотри-ка ты, даже не без таланта, – оценила Настя. – Ой, а это что? Сюда, сюда посвети!
Эжен послушно перевел пламя зажигалки – и расхохотался. Настя тоже залилась смехом: на стене, по соседству с картинками времен средневековья, красовалось русское слово из трех букв.
– Это… это тоже Казанова написал? – задыхаясь от смеха, спросила Настя.
– Думаю, нет, – серьезно сказал Эжен. И процитировал Высоцкого: – «В общественном парижском туалете есть надписи на русском языке». Ну что, хватит с нас тюремной романтики? Пошли пить «Беллини»? В «Харрис-бар»?
– Ой, пошли, пошли, – обрадовалась Настя. – Слушай, а там только пьют – или едят тоже?
– Уже проголодалась? – улыбнулся Эжен.
– Да ну… в этой тюрьме какой-то воздух… прожорливый.
– Тогда, конечно, давай поедим. Кстати, в «Харрис-баре» изобрели не только «Беллини», но и карпаччо.
– Еще б я знала, что это такое… – пробурчала Настя.
– Ну, Анастасия, ты даешь, – вздохнул Эжен. – Как говорит твоя маман – «культурки не хватает». Придется мне тебя никуда не отпускать – пока не перевоспитаешься. Ну что, летишь со мной на Бали?… Я тебя просвещать буду. И насчет карпаччо… И насчет прочего.
– Это у тебя никакой культуры, – припечатала Настя. – Кто ж в тюрьме такие предложения делает? Вот когда закажешь «Беллини» с этим твоим карпаччо – тогда и поговорим!
…Вообще-то она надеялась, что Эжен к разговору о Бали больше не вернется. Однако едва официант в белом крахмальном пиджаке поставил перед ними бокалы со знаменитым «Беллини», Эжен снова завладел ее рукой. Ладонь сжимал по-хозяйски – будто нынешний муж или давний любовник.
– Ну что, Настюша… когда мы с тобой полетим в теплые края?
«Черт… не готова я ему пока отвечать…»
Настя осторожно сказала:
– Полетим? Прямо отсюда, что ли?
