— Что за снимок?
— К телу убитой женщины приставят мою голову, якобы этот выпотрошенный труп — я собственной персоной. Ответный подарочек предателю.
— Ну и фантазии же у тебя! — корчит кислую мину Даниэль. Поднявшись с места, он протягивает мне руку: — Вставай! Поедем ко мне. Может, сумеешь хоть несколько часов поспать.
Квазимодо провожает нас до двери. Я жду, что родственники затеют деловой разговор и Даниэль снабдит Квазимодо советами и пожеланиями касательно Эллы, но, похоже, они все обсудили заранее. Обмен взглядами, улыбками, и на том прощание закончено. О загадочная мужская душа!..
Дома Даниэль опрокидывает рюмку спиртного, и напряжение, застывшее маской, спадает с его лица. Он прижимает меня к себе, и несколько минут мы не произносим ни слова. Потом он бережно укладывает меня и присаживается рядом.
— Элла рассказала мне про ваши приключения. Без тебя ей бы не выдержать, тут и у взрослого психика сломается. А с тобой все получилось вроде какой-то игры. Я тебе очень благодарен, Ден, но на этом тебе придется завязать. С этой минуты ты ни во что не вмешиваешься.
— Ну а сам чем займешься? Джилланы ведь приказали долго жить.
Даниэль хитро улыбается.
— У меня съемки.
— Послушай! Неужто ты и впрямь считаешь, что я не в состоянии самостоятельно распутать дело? Нашли себе девочку на побегушках!
Даниэль кончиком пальца ласково обводит синяки и ссадины на моей физиономии.
— Не беспокойся, никто не держит тебя за дурочку. Я ведь слежу за тобой с той самой минуты, как мы познакомились. Ты старательно изображаешь, будто тебе все до лампочки, но ведь это не так. Не бойся, я никому не скажу правду о тебе, не стану разоблачать великого Сыщика в Юбке.
— Чего это ты так разговорился?
Даниэль не слушает меня. Осторожно спустив с моих плеч изрядно потрепанную блузку, он продолжает кончиком пальца проводить инвентаризацию сине-багровых пятен на моей коже.
— Взять, к примеру, меня. Ты никак не желала считаться с моей неотразимостью, стояла насмерть, резала меня на кусочки своим острым как бритва язычком. Но я не сдался и мало-помалу проник-таки под твой защитный панцирь. Теперь я засел прочно и так там и останусь, правда, Ден? Разве можно было не полюбить меня? Ты пропала, Ден, пропала со всеми потрохами. Ведь ты же не можешь жить без меня!
Во время этой пламенной речи на лице его ни улыбки, ни усмешечки. Более того, пожалуй, Хмурый делается все мрачнее и мрачнее. По мере того как он обнаруживает на мне новые кровоподтеки, голос его набирает яростную силу.
— Анатомия ненависти сродни анатомии любви. Тебе и прежде доводилось слышать о Хольдене, но ты плевать на него хотела. Потом закрутились события с Беатриссой Холл, Мартином, Крузом, и Йон Хольден внезапно оказался в центре твоего внимания. Надо отдать тебе должное, в ненависти ты столь же одержима, как и в любви.
— Пожалуй, я начинаю понимать, к чему ты клонишь.
— Вот и умница. Тогда давай условимся: ты работаешь в паре с Лацо, я снимаюсь в фильме. Никаких афер с Хольденом и Эзио Кальви. Кстати, это мой приятель Кальви разукрасил тебя такими узорами?
— И он в том числе.
— Ладно, пусть пеняет на себя. Мы ведь снимаемся в одном фильме. Похоже, он об этом забыл.
— Да и тебе не мешало бы помнить.
— Запугиваешь в отместку? Валяй! А смысл моей проповеди вкратце таков: слезь с Хольдена, и точка. Больше мы им не занимаемся. У меня ребенок, и мы с тобой любим друг друга — вот о чем следует помнить.
Я не верю ни единому его слову — во всяком случае, что касается Хольдена, — но Даниэлю удалось меня убедить. Раз просит, буду сидеть тихо и не рыпаться. На сей раз я не пристаю к нему со своими вопросами. Если мои синяки чуть не довели его до белого каления, что уж говорить о ссадинах на лице Эллы… Стало быть, все по-прежнему: Даниэль Беллок держит меня за дуру. Ему же хуже!
С этой мыслью я и проваливаюсь в глубокий сон.
Просыпаюсь я, полная сил, словно и не было вчерашней кутерьмы, даже после кофе, приготовленного Даниэлем, чувствую себя превосходно. Если, конечно, не считать нарастающего в глубине души раздражения. К той минуте, когда я врываюсь в контору, мое раздражение выплескивается наружу. Первым делом я кидаюсь на Фабио, с порога обвиняя его в мании преследования… мух, и обещаю размазать по стеклу его самого. Бедный Фабио клянется, что отныне мухи не обидит.
Дональд нещадно терзает пишущую машинку. Чуть охолонув, притормаживаю у него за спиной и вижу, что нашего романиста настиг очередной приступ вдохновения.
— Чем это ты занимаешься в рабочее время? — ядовито спрашиваю я.
— Тружусь! — ухмыляется он в ответ.
— Вижу. Вот только над чем?
— Над своим романом, над чем же еще?
— А как же дело Беатриссы Холл? Пускай убийца разгуливает на свободе?
— При чем здесь убийца? — небрежно отмахивается Дональд. — Дамочка сама искромсала себя ножом, а потом сама же расколола себе черепушку.
Я лишаюсь дара речи. Пристально вглядываюсь в лицо Дональда — ни намека на веселость.
— Что ты на меня уставилась? — нахально вопрошает он. — Такого тебе не доводилось слышать? Сыщику, расследующему дело об убийстве, предлагают чем угодно заполнить время, лишь иногда кладя начальству на стол отписки о якобы неустанных поисках преступника. Но упаси бог всерьез взяться за эти самые поиски! Соображаешь теперь, чем я занимаюсь в рабочее время? Сочиняю роман, и никто не призовет меня за это к ответу. И отцепись!
— Как себя чувствует Айрис?
— Благодарствую, лучше некуда. Заглотила полпачки снотворного и вполне сносно проспала до утра. Раны у нее пустяковые, от таких не умирают. Ну, в чем дело? Что тебе неймется?
— Кто-нибудь из вас заявил о нападении?
— О каком еще нападении? — Бледно-голубые глаза Дональда смотрят на меня с искренним недоумением. Чуть помедлив, он лезет в ящик стола и достает вложенную в конверт фотографию. — Хорошо, что эту пакость принесли до завтрака. После того как меня чуть не вывернуло, Арджил принялся клясться и божиться, будто это твой персональный заказ. Что ты собираешься с этим делать — повесить над кроватью?
Ну можно ли не любить душку Дональда?! Усевшись за свой стол, я разглядываю снимок. Да-а, впечатляет!.. Поскорее прячу фото обратно в конверт.
С аудиенции у Шефа возвращается Даниэль, и, поскольку утром после долгих упрашиваний он все же побрился, я любуюсь его веселым лицом, которое вмиг утрачивает всю жизнерадостность при виде фотографии.
— Тьфу! — коротко и ясно выражает он свое мнение. — Значит, я могу отправляться к господину Гварду?
