– Эмили, так ты говорила с Робертом? – всполошилась Валентина.
– Конечно, говорила, а как ты думала? – усмехнулась Эмили. – Я, правда, не могла предположить, что ребенок чужой… Надо же, наш Эндрю, и, вдруг, чужой… Да, это несколько осложняет дело… Как вы думаете, господин Кузнецов, можем мы оставить ребенка у себя?
– Боюсь, что это невозможно. Его родители с ума сходят. Матери этого малыша пришлось пережить страшные вещи…
– Да, понимаю, – согласилась Эмили. – Как же теперь Роберту все это рассказать, а?
Валентина не выдержала и заплакала.
– Ну, ну, – Эмили суетливо начала рыться в сумочке в поисках платка, – вот, возьми-ка. Не плачь, глупенькая, придумаем что-нибудь, на то мы и женщины. А детишек ты ему своих нарожаешь: мальчиков и девочек.
Валентина принялась вытирать слезы, переданным ей платочком.
– Я думаю, вопрос с малышом гораздо сложнее, чем просто разговор с Робертом, – сказал Кузнецов. – Ведь ребенок родился на острове в Карибском море, после чего не был нигде зарегистрирован, причем, по поддельным документам, которые Валентина получила от Мигеля, мальчик считается сыном некоей гражданки США, но на самом деле, его как бы и не существует.
– Вы забываете, что теперь Эндрю считается гражданином Австралии, – добавила Эмили, а это еще более осложняет дело.
– Да, работы предстоит – непочатый край, – согласился Кузнецов.
Женщины ехали домой. Теперь они были объединены общей тайной и общей же заботой. Теперь, когда у Валентины появилась надежда, а у Эмили – понимание происходящего, обе они стремились почти к одному и тому же: сохранению с таким трудом созданной семьи. Еще очень многое предстояло пережить им, осознать и принять; но главное уже произошло, они были вместе и собирались бороться за свое трудное счастье. Они ехали к Роберту, который еще ничего не знал и по-прежнему считал себя счастливейшим человеком, отцом маленького Эндрю и мужем самой прекрасной женщины в мире. Каково-то придется ему, когда правда обрушится на него? Но Валентина и Эмили знали, теперь их двое, и они были полны решимости отстоять свою семью, во что бы то ни стало.
Кузнецов тоже ехал по серой ленте шоссе, но его путь лежал в Сидней, откуда он вылетит в Европу, в швейцарскую клинику, где его ждут с нетерпением, где он должен рассказать во встрече с Валентиной и о маленьком Андрюше, вновь обретенном сыне Риты и Андрея.
Вроде бы, все налаживалось. Но была еще неистовая Вика, бывшая телохранительница погибшего Шахматова. И эта новая угроза нависла над семьей, словно снежная лавина над горной деревушкой. Никто не знал, в какой момент и где объявится эта страшная женщина, совершившая множество жестоких преступлений, по-прежнему неуловимая и неуязвимая, как само зло.
Итак, жизнь продолжалась; жизнь, непредсказуемая и неумолимая, похожая на коварное жерло непотухшего вулкана. Что ж, нашим героям предстоит еще потрудиться, для достижения своих целей и осуществления надежд.
Так пожелаем им удачи!
Белый гидроплан, издалека похожий на большую чайку, чуть покачивался в спокойной воде. Двоих, прилетевших сюда на нем, забрала шлюпка. Третий – медленно погружался в океанскую пучину, равнодушный отныне ко всему. Люди забыли о гидроплане, они больше не нуждались в нем.
Мужчина и женщина, быстро вскарабкались по аварийному трапу на борт судна. Капитан сухо приветствовал их на английском. Он попытался помочь женщине, протянул ей руку, но она игнорировала этот знак мужского превосходства и ловко прыгнула на палубу, мужчина менее уверенно последовал за ней. Капитан окинул обоих ничего не выражающим взглядом, затем отдал короткое распоряжение матросам, доставившим пассажиров, и те занялись шлюпкой.
– Сейчас вам укажут вашу каюту, – сообщил капитан и кивнул подбежавшему помощнику, – проводи…
Немногословный, как и капитан, помощник, быстро пошел по палубе.
– Следуйте за ним, – велел капитан, – увидимся за ужином, господа. – Он, круто развернувшись, удалился, а пассажирам ничего другого не оставалось, как последовать за помощником.
Мужчина обернулся и бросил несколько растерянный взгляд на стремительно уменьшающийся гидроплан. Судно набирало ход.
Когда-то эти двое странных пассажиров были людьми весьма влиятельными и, можно сказать, могущественными. Мужчина был известен как Борис Петрович Шахматов, женщина же числилась его личным телохранителем, с весьма обширными полномочиями… Она представлялась Викой, но настоящее имя ее было другим. По данным спецслужб, Вика на самом деле звалась Ниной Мироновной Глушко: бывшей спортсменкой, бывшей снайпершей, весьма преуспевшей на этом поприще в чеченскую войну, теперь уже бывшей телохранительницей, бывшего магната и богатея Шахматова. Нынче же, оба: и он, и она, объявленные в международный розыск, заметали следы, чтобы не попасть в сети, расставленные Интерполом. Здесь, кстати, стоит упомянуть и о третьем неизвестном, так и не ставшем пассажиром судна, но неким образом бывшем на гидроплане с беглецами. Этим третьим был пилот Мигель, безжалостно застреленный Викой, заподозрившей его в измене.
Итак, двоих оставшихся подобрал обычный, казалось бы, океанский сухогруз, имеющий приписку к порту Кейптауна и принадлежащий кампании, якобы, специализирующейся на перевозке кофе, сахарного тростника и другого продовольственного сырья. Это по документам… На самом деле судно, равно, как и его экипаж, выполняли совершенно иные функции.
Когда, спустя несколько дней, волнения улеглись, и к Шахматову вернулась способность сопоставлять и рассуждать, ему показалось странным и то, что Вика, в отличие от него, была прекрасно осведомлена об истинном назначении судна, и то, что судно вообще появилось и подобрало двух беглецов, объявленных вне закона.
О, нет, Шахматов никогда не отличался наивностью! Не следует думать, что он не догадывался раньше о некоторых весьма темных делишках своей боевой подруги. Но он не был щепетильным и, к тому же, привык доверять Вике. Что же, она снова спасла его. Другое дело, какую цену он заплатил за свое спасение?
Предоставленный самому себе, Шахматов не находил никакого дела во время всего путешествия, поэтому времени у него было предостаточно. И, хотя капитан поселил пассажиров в одну каюту, Вика почти все время отсутствовала. Говорили они крайне мало. К тому же, после убийства Мигеля, Шахматов начал испытывать к своей любовнице непреодолимое отвращение; она, в свою очередь, чувствовала возникшую между ними отчужденность, но почему-то не стремилась ее преодолеть.
Шок тех самых страшных, первых часов, когда стало понятно, что падение острова неизбежно, прошел, и теперь Шахматовым овладела апатия. Он чувствовал себя тряпичной куклой, безвольной и ненужной, брошенной кем-то в этот плавучий металлический ящик, набитый непонятными механизмами и другими куклами; но эти другие знали, зачем они, а Шахматов не знал. И никто не говорил с ним, никто ничего не сообщал, не советовался, не спрашивал, не требовал. Такое положение было непривычным, даже неправильным. Ведь, если он – Борис Петрович Шахматов перестал быть нужным, если от него больше нет никакой пользы, то не проще было бы выбросить его за борт, как того несчастного пилота? Но он, по-прежнему, жив, его кормят, его везут куда-то, о нем заботятся… Что бы это все значило?
