Между окном и лесом колыхалась еще одна стена – стена проливного дождя. Ветер бросал тяжелые мутные капли в стекло, они стучали, стучали, стучали по вискам, вызывая приступы тупой ноющей боли, с которой не могли справиться никакие таблетки.
А сама она разве не строит вокруг себя стену, глухую, непроницаемую, отгораживающую ее от всех людей, от родных и близких?
Похоже, стена уже построена, теперь она занимается тем, что укрепляет ее, уничтожая свои последние шансы на любовь, дружбу и понимание, если она еще заслуживает такого к себе отношения.
Ей срочно нужно попасть домой, в свою комнату, где, может быть, станет чуточку легче. Ну и пусть Патрик обещал заехать за ней только через пару часов. Ну и пусть на улице сыро и омерзительно. Ради того, чтобы сбежать от всех прямо сейчас, она готова добраться до дома пешком, подумаешь – всего-то чуть больше двух миль!
Кристина вытерла слезы, натянула куртку и спрятала волосы под глубоким капюшоном, который наполовину скрыл ее заплаканное лицо.
Набросив ремень сумки на плечо, она вышла под дождь.
* * *
Кристина шагала под холодными потоками воды по обочине дороги.
Хорошо, что ветер дул в спину, он не только спасал ее от косых струй дождя, но и подталкивал, заставляя идти быстрее. Хорошо, что на ней плотные джинсы и высокие ботинки. Хорошо, что она догадалась надеть сегодня утром длинную непромокаемую куртку на подкладке.
Если подумать, на свете много хорошего: вещи, события, люди. Почему же она перестала все это замечать, сосредоточившись на одном негативе? Что она там думала про стены? Вот-вот. Вокруг нее столько замечательных людей, а она сама, сознательно, кирпичик за кирпичиком возводит непреодолимые преграды между собой и всеми остальными.
Нога, скользнув по мокрой траве, угодила в лужу. Ничего, вроде бы ботинок не промок. А вообще, плевать…
Когда, в какой момент она так изменилась, превратилась из нормального человека в дерганную невротичку, отравляющую жизнь себе и окружающим? Кто виноват в том, что происходит внутри и вокруг нее? Кто причастен ко всем непереносимым вещам, творящимся с нею?
Родители? Папа и мама уж точно не виноваты. С матерью она никогда не была особенно близка, но, конечно же, любила ее. Оливия, несмотря на все свои странности, была интересным человеком и, по большому счету, никогда не навязывала дочери свое мнение. А о таком отце, как у нее, вообще можно только мечтать: спокойный, рассудительный, понимающий. Обвинять их в том, что они заставили ее поехать в Миннеаполис? Бред. Разве ей там не понравилось?
Понравилось. А больше они ничего такого не сделали, что могло повлиять на ее нынешнее душевное состояние. Так почему она грубит матери чаще обычного, а от встреч с отцом старательно увиливает, сводя к минимуму семейное общение?
Кристина поздно отшатнулась в сторону, и проезжающий мимо фургон обрызгал ее грязью. Так ей и надо… Внешнее должно соответствовать внутреннему. Для достижения полной гармонии.
На ее губах появилась кривая усмешка, которая, впрочем, тут же превратилась в гримасу отвращения к самой себе.
Миранда? Лучше и ближе подруги у Кристины никогда не было, ни в одной из школ, где ей приходилось учиться до переезда в Хиллвуд. Доброта и чуткость Миранды поражали Кристину, она сознавала, что никогда не могла похвастаться подобным ангельским терпением и готовностью помочь и простить. Вот и сейчас Миранда, видя, что с подругой творится что-то необъяснимое, с завидной выдержкой и великодушием терпит ее выходки, выручает, поддерживает, даже не соглашаясь с ней во многом, если не во всем. Миранда точно не заслуживает того, чтобы дергать ее по поводу и без и пользоваться ее бескорыстной дружбой в своих туманных целях.
Валерия МакАдамс? Вообще не вариант… Ее выходкам Кристина никогда всерьез не придавала значения, по крайней мере, старалась не обращать внимания. Но, если подумать, не так уж и не права была эта вздорная красавица, когда пристала к ней в раздевалке. Поделом! Что там Кристина ей ответила? Кажется, чем-то пригрозила. Да уж… Интересно, и как она собирается воплотить угрозу в жизнь, если Валерию понесет в следующий раз?
Том? Этот стеснительный здоровяк вообще оказался чуть ли не святым. Вон как паршиво она обошлась с ним вчера, использовала в прямом смысле этого слова, а потом еще и посмеялась, пусть косвенно, над его надеждой провести с ней выпускной бал. Он все понял и простил, а она зато теперь чувствует себя последней дрянью… Она вовсе не хотела его использовать, даже мысли не было что-то затевать с участием Тома Леней, но вот, надо же, так получилось…
Она вообще многое из того, что делает, не собиралась делать. Только почему-то все получается и получается… Словно ее подменили, оставили внешнюю оболочку, внутри которой живет совсем другой человек, другая душа. А все удивляются…
Хотя, разве это ее оправдывает? Перед дорогими ей людьми, друзьями, родителями? Перед собственной совестью?
Разве заслуживала она такого к себе отношения теперь, после всех своих непростительных ошибок и отвратительных поступков? Нет, конечно.
Как же теперь все исправить, что сделать для того, чтобы вернуть ощущение легкости, покоя в душе, чтобы вновь наслаждаться жизнью, чтобы вновь захотелось писать стихи? Да, она очень давно не писала стихов, последнее набросала еще до отъезда, но не закончила, а теперь и желания никакого не появлялось.
Скоро все закончится,
Надо лишь дождаться.
То ли плакать хочется,
То ли улыбаться.
Давит ожидание,
Как гнилая слякоть,
И дрожит признание:
«Я устала плакать».
Надоело мучиться
С деланной улыбкой.
На ошибках учатся
Создавать ошибки.
Скоро все закончится.
Есть к чему стремиться…
«…То ли верить хочется, то ли удавиться…», – подумала Кристина и опять невесело усмехнулась. Вот и окончание. И заброшенного стихотворения, и ее прогулки, и вообще всего…
Она продолжала мучительно копаться в себе, сворачивая с шоссе на дорогу, ведущую к ее дому. Как же она так быстро добралась под таким ливнем? Наверное, желание поскорее попасть домой было действительно сильным.
Вскоре она уже поднималась по лестнице, оставляя за собой мокрые следы. Ботинки хлюпали, и с куртки стекали грязные ручейки. Наверняка за ужином мать укорит ее за опрометчивое бегство из школы. Скажет, могла бы позвонить и попросить Патрика заехать пораньше.
Могла бы, но не захотела.
Кого же она еще не перебрала в своей памяти из тех людей, которые сейчас ее окружали? Кого еще не успела обвинить и оправдать?
В сердце словно повернулся старый, ржавый, кривой гвоздь – Кристина даже охнула от боли, вцепившись в ручку двери своей комнаты, и тут же упрямо сжала губы. Образ Ника Вуда подсознание подсунуло ей самым последним. И оно же беспощадно подсказывало, что причина кроется в нем, вернее, в ее отношении к нему.
