Надо здесь заметить, что у данного гражданина кроме кителя, словно украденного у опереточного короля мышей, имелась такого же цвета фуражка, чудом державшаяся на макушке, как будто на затылке для нее был вбит специальный гвоздик. Подобная манера носить головной убор, безусловно, выдавала в его обладателе натуру оптимистического склада.
Венин приятель принадлежал к когорте доблестной дорожной милиции, денно и нощно несущей службу на обочинах бесконечных российских дорог. Это был его одноклассник, бывший коллега и практически друг по фамилии Цыпляев.
Несмотря на вечернее томительное время, когда всем сколько-нибудь вменяемым гражданам неохота торчать на обочине, а хочется семейного уюта, приправленного пивом, соленой воблой, тишиной и спокойствием, обладатель мини-шлагбаума был весел, бодр и скор на расправу.
То и дело возле него тормозили видавшие виды иномарки, потрепанные «жигуленки» и «убитые» бездорожьем «Запорожцы», спорившие возрастом с динозаврами. Их владельцы заученно принимали обладателя полосатого жезла под локоток, отводили в сторону, интимно шушукались, будто подговаривали его на ночное любовное свидание, после чего расставались — мирно, но без сожаления.
Цыпляев, хранивший на лице надменно-брезгливое выражение, возвращался к своему трехногому коню. Его китель во время движения издавал характерный бумажный хруст, источником которого некоторые эксперты могли бы признать правый карман милиционера.
— Как работа? — сочувственно поинтересовался Веня. Сочувствие в его голосе объяснялось тем, что для целей его запутанного, неизвестно куда ведущего следствия была совершенно необходима сторонняя, желательно гаишная помощь. И у Цыпляева он надеялся эту помощь обрести.
— Не очень, — признался страж дорожной безопасности. — Народ в последнее время пошел ушлый, наглый. Законы читает, как будто они для них писаны, права качает… А того не понимает народ, что человеку, даже если он в милицейской форме, тоже жить надо, а не одним чистым воздухом питаться.
— Это уж как водится, — подхалимски поддакнул Веня.
— Но того не понимает народ, — распалился Цыпляев, — что, не будь нас, гаишников, движение на дорогах замрет, наступит всеобщий коллапс, застой производства и человечество в нашей стране неминуемо вымрет. Потому что прекратится круговорот взяток в природе, который только и способствует жизнедеятельности и мало-мальскому процветанию нашей державы и продвижению ее в мировые лидеры.
— Как это? — удивился Веня.
Он никогда не придавал такого всемирного значения взяткам и, воспитанный дедушкой в идеалах бессребреничества и нестяжательства, в глубине души полагал, что взятки давать, конечно, необходимо, но брать их, в принципе, стыдно. И насколько дача взятки морально возвышает человека дающего, то, с другой стороны, прием ее ровно настолько же унижает человека берущего. И насколько свят человек, дающий взятку, насколько он благороден, высок челом и доблестен и достоин уважения, то настолько же берущий оную низок, мелок, черен душой и достоин презрения. Однако у его приятеля на этот счет было совершенно иное мнение.
Обретя благодарного слушателя, Цыпляев развернул такую философию, которой хватило бы на полное собрание сочинений одного отечественного классика да еще осталось бы на двух писателей-середнячков, пробавляющихся остросюжетными романами.
— Отвлечемся от конкретного случая и возьмем случай обобщенный, типический… — начал он.
…Предположим, вы — бедный фельдшер на «скорой», и зарплата у вас ниже разумного предела раз в тридцать. Вы работаете, бережете каждую копейку и, наконец, путем лишений и отказа от естественных радостей бытия сэкономили целых сто рублей. Вы уже мечтаете купить на них шубу, отдохнуть в деревне у дедушки или приобрести сотовый телефон для форсу и пущего удобства жизни.
Но тут грядет обмен паспортов, очереди и прочие прелести российской жизни. Предположим, истомившись по очередям, вы плюнули и решили избавиться от ста рублей, так и не купив на них телефонов, шуб и на деревню к дедушке не съездив. Вы пришли и дали паспортистке взятку, чтобы скорее кончились предназначенные персонально для вас девять кругов паспортного ада.
Вы думаете, что этим самым все и закончилось, но на самом деле своей сотней вы раскрутили маховик гигантской машины, которая пошла-поехала от начального импульса, так сказать, толчка. Ведь паспортистка тоже ходить умеет! И она, конечно, тоже пошла и тоже дала сто рублей — в поликлинике, чтобы ей сделали укол без очереди, проволочек и лишних формальностей. А уколовшая ее медсестра пошла и дала сотню главврачу за любовь, понимание и дополнительный заработок у его знакомых. Главврач пешком ходить не стал, а сел в машину и поехал и, конечно, нарвался на гаишника при исполнении (то есть на рядовое звено гигантской машины — на его винтик, на его болт, важный и совершенно необходимый элемент — на самого Цыпляева). Гаишник тактично избавил его от сотни рублей и, в свою очередь, отдал эти деньги своему начальству, которое тоже, как известно, хочет есть и по своему органическому составу предпочитает скромной еде нескромные деликатесы. Конечно, он отдал начальству не только эти сто рублей, но и другие, и третьи, и еще много всяких рублей отдал, но не в этом суть.
Как говорится, могущий вместить пузо в персональный автомобиль да вместит. Гаишный начальник, вместив свое пузо, а потом, после прибытия домой, выместив его обратно, вручил взятку своей жене, чтобы она его не пилила за вечный перегар и подозрительное невнимание к своей особе.
Жена начальника пошла и дала взятку косметичке за массаж, но не обыкновенный массаж с маслом жожоба (не жожобы ей хотелось, а хотелось излучать аромат сексуальности и бешеной страсти), а за массаж со спермой диких китов. После ухода клиентки массажистка мигом избавилась от только что полученной сотни: к ней прибежал ее ребенок и стал требовать от матери взятку за пятерки, непрерывное послушание и еще на школьные завтраки.
После экспроприации указанной сотни сын массажистки отправился в магазин, лелея в душе образ сникерса или «Макдоналдса», как вдруг дорогу ему преградил бугай из шестого «В» и потребовал мзду за беспрепятственный проход по своей территории. Ребенок, посчитав требования бугая законными, добровольно освободился от финансовых излишков в виде ста рублей. Обрадованный бугай из шестого «В» отправился было в ларек за сигаретами, как вдруг путь ему преградил другой бугай, из одиннадцатого «Е», и потребовал плату за то же самое, за что давеча требовал деньги бугай из шестого «В», который на фоне данного одиннадцатиклассника казался уже не бугаем, а голодным недомерком.
