Я медленно прошла мимо автомобиля. За темными стеклами не смогла заметить никакого движения. Постепенно паника угасла. Если меня не трогают, значит, так надо. Возможно, просто пытались взять на слабо, запугать, а пачкать руки не хотели. Действительно, если бы после убийства Соловьева что-то произошло с его перцептором, тут бы приписать все Максу не получилось, и тогда полиция начала бы носом землю рыть в поисках виновного. Татарину вряд ли хотелось подставляться, у него дела налаживались, пока главный конкурент в изоляторе отсиживался. Сообразив, что нахожусь в относительной безопасности, я выдохнула с облегчением и поторопилась вычеркнуть эту проблему из длинного списка прочих.
Только открыла дверь своей машины и собиралась сесть в салон, как откуда-то сбоку раздалось:
– Девушка! Девушка!
Я испуганно обернулась. Ко мне спешил человек в форме полицейского и с блокнотом в руке. Он пристально оглядел меня с головы до ног. Потом скороговоркой представился – я не успела ни слова разобрать – и поинтересовался:
– Вы в этом доме живете?
– Да… – растерянно протянула я.
– В какой квартире? – он вынул ручку и приготовился делать заметки.
– А зачем вам? – насторожилась я.
Полицейский устало выдохнул.
– Девушка, у вас около дома двойное убийство вчера ночью произошло. Ходим и опрашиваем всех, кто мог что-то видеть.
– Убийство?! – я слегка приоткрыла рот. – Я… вчера поздно вернулась. Ничего не слышала. Выстрелов точно не было, у меня всю ночь окно оставалось нараспашку.
К счастью, полицейский не стал уточнять, почему в такое довольно прохладное время года не закрываю окно, а мне не пришлось искать оправдания тому, что мучилась от бессонницы и отравляла свой организм никотином в несчетных количествах.
– Квартиру мне назовите. И фамилию, – настаивал на своем полицейский. – А выстрелов и не было. У вас тут под боком двоих в машине зарезали. Вы осторожнее домой ходите, девушка. Особенно, если говорите, что возвращаетесь поздно.
Я поежилась и невольно взглянула в сторону черного «Мерседеса». Интересно, как давно он тут стоит, вчера ведь уехал восвояси. Внезапно в голову пришла идея. Я перевела взгляд на полицейского.
– Видите вон ту машину? Вон ту, вон, – я аккуратно кивнула в нужную сторону. Мужчина повернулся. – Мне кажется, там сидят люди. И, по-моему, вчера вечером они тут тоже были, я мимо проходила. Вы к ним постучитесь. Может, тоже что-то видели.
Полицейский хмыкнул.
– Обязательно, девушка. Так вы мне свои данные скажете?
Пришлось продиктовать ему нужные сведения и ответить еще на несколько вопросов вроде того, в какое точно время я вернулась домой и не видела ли подозрительных лиц по пути. Наконец, полицейский отпустил меня, и, уже выезжая со стоянки, я не без удовлетворения отметила, что он направляется к той самой темной машине, где резко включившиеся фары подтвердили присутствие пассажиров.
У изолятора, к счастью, не ошивались ни пикетирующие, ни пресса. Казалось, наступило временное затишье перед бурей, которая непременно должна была вот-вот грянуть. Я порадовалась даже такой незначительной передышке. После бессонной ночи нервы звенели, как натянутые струны.
Это заметил и Васильев, столкнувшийся со мной в коридорах изолятора.
– Анита! Деточка! – всплеснул он руками, и я обратила внимание, что главврач впервые позволил себе такое фамильярное обращение со мной. – Да на вас лица нет! До анемии себя довели?! Признавайтесь!
– Я просто… плохо спала… – промямлила я в свое оправдание.
– Чаю вам надо с мелиссой, – нахмурился он, вглядываясь в мои наверняка покрасневшие от переутомления глаза, – а лучше пустырника. И полежать. Организм молодой, но что ж вы так себя не бережете?
В дальнем конце коридора появилась Вронская и помахала мне.
– Я полежу… – пробормотала я, – обязательно полежу… но не сейчас…
С этими словами собиралась обойти Васильева и вежливо ускользнуть от дальнейшего разговора, но он вдруг преградил путь:
– Я слышал, вы отчет уже подготавливаете? – спросил приглушенным голосом. – Заканчивайте уже, Анита. Обвиняйте его или оправдывайте. Ваше дело. Но заканчивайте это саморазрушение. Бог ему будет судья. А вам дай Бог это пережить.
Слова главврача проникли в самую душу. Да, этого я и хотела – просто пережить. Сомнения, терзающие изнутри, боль от неприятных открытий, муки совести вперемешку с ощущением, что меня просто использовали. Даже не так. Я хотела выжить. Выжить после того, как встретила Максима, и не сойти с ума, как его жена и любовница, пусть по-разному, но одержимые им.
Я кивнула Васильеву и едва не побежала от него. Так и чувствовала в спину взгляд главврача, но оборачиваться не стала. Вронская тоже посмотрела на меня круглыми глазами, но в своей обычной манере воздержалась от комментариев. В ее сопровождении я оказалась в маленькой зашарпанной комнатушке без окон. Первый делом огляделась и с облегчением отметила отсутствие камер видеонаблюдения. Из мебели здесь имелся только металлический стол и три стула вокруг него.
Адвокат усадила меня, позвала кого-то из охраны – и вскоре привели Макса. Я повернула голову на скрип двери, наши взгляды встретились… как же мне хотелось, чтобы решимость не испарялась при его появлении, словно вода с раскаленного листа железа! Это наш первый разговор вне сеанса, если не считать того краткого диалога, состоявшегося при первичном знакомстве. Здесь Макс не сможет соблазнять поцелуями или прикосновениями, никто не позволит ему вскружить мне голову ласками. Я чувствовала себя защищенной от собственной слабости до тех пор, пока не увидела его.
Глаза Макса гипнотизировали меня, сердце бешено заколотилось, глупый внутренний голосок шепнул: «А может, найдем ему очередное оправдание?», и я показалась самой себе жалкой и нелепой собачонкой, завилявшей хвостом при появлении хозяина. Да, если Вронская была сторожевым псом, то я – всего лишь декоративной зверушкой, которую Макс сумел приручить без особого труда. Разозлившись на свою реакцию, я демонстративно отвернулась.
Ему отодвинули стул, освободили руки от наручников и после этого оставили нас втроем. Я красноречиво покосилась на Вронскую. Ведь просила же увидеться без соглядатаев! Но та ответила невозмутимым взглядом и сделала вид, что не поняла намека.
– Анита… – начал Макс глубоким, бархатным голосом, от которого я поняла, что точно сейчас сдамся, и поэтому перебила:
– Я знаю про тебя всю правду.
Он молчал, и волей-неволей мне пришлось поднять глаза и посмотреть на него. Макс приподнял брови.
– Да?
– Да, – я кивнула и крепко сжала кулаки, положив руки так же, как он – на стол. – Но было бы честнее, если бы ты сам все рассказал.
