Петр обернулся и пристально смотрел на нее исподлобья своими слишком светлыми для этой темно-бронзовой кожи глазами.
– Теперь уже нет, – глухо сказал он. – Я верил ему только потому, что действительно видел в нем случайного человека. Он появился в моей жизни недавно, гораздо позже, чем я заболел. Именно поэтому я имел глупость думать, что он непричастен к случившемуся.
– А теперь что изменилось?
– Он с самого начала был в связке с Серегой. Каким-то образом им теперь удалось завлечь в заговор Марину. Но тут я еще мало что понимаю, может быть, ее присутствие там, дома у Меншикова, – просто случайность.
– Какая чушь, – беспомощно пробормотала Анна. – Как можно подозревать Серегу? Ведь ты ему жизнь спас!
– А как ты думаешь, почему я так ради него старался? – вприщур глянул Манихин.
– То есть как это – почему? Я же помню, как он валялся там на дороге, как шептал едва слышно: «Я Серега Лукьянов… Лукьянов моя фамилия… Сергей Николаевич…» Какой он был беспо…
И осеклась, перехватив мгновенную улыбку мужа.
– Неужели только… из-за имени? – пробормотала она тихо, впервые дав волю догадке, которая грызла ее с того самого дня, когда в их доме появился Серега Лукьянов.
– В первую очередь, – спокойно согласился Петр. – Ты же хорошо помнишь ту историю. Сколько крови нам Ванька Бушуев из-за покойного Николая попортил! Если бы ему так не хотелось меня в той крови измарать, у нас бы жизнь совсем по-другому сложилась, верно?
– Может быть, – пробормотала Анна, слабо соображая, что говорит. – Значит, ты все это время думал, что Серега – сын…
– А почему нет? По возрасту точно подходит. Я знаю, что Альбина Лукьянова была беременна третьим ребенком, но хотела от него избавиться. Потом, когда Николая убили, ей, конечно, не до абортов было, да и поговаривали, она решила дитя выносить и родить, вдруг-де мальчик будет, чтобы вылитый Коля… Мы из Заманихи вскоре уехали, не знали, как там у кого жизнь сложилась. Почему б нашему Сереге не оказаться тем же самым Лукьяновым? Ты же знаешь, Николай мне другом был, разве я отказал бы в помощи его сыну, если бы он пришел ко мне? Вот я и представил, что он как бы пришел за помощью… И я ему помогаю.
– Ну, я не знаю, мне тоже иногда казалось, что это сын Николая, а иногда – что чужой парень, – призналась Анна. – Но он же руки твои целовал, он для тебя как пес был! Или ты думаешь, что Бушуев его нашел, рассказал, кто его отец, заморочил голову этой старой историей и заставил Сергея поверить в то, во что сам Ванька верил целую жизнь? И он начал тебе мстить… Но почему ты не выгнал его? Почему не обезопасил себя?
– Ну, знаешь, как говорят на Востоке: тигр в пустыне менее опасен, чем змея в траве, – рассудительно ответил Петр. – Я подумал, пусть он лучше на глазах будет. И если честно, был убежден, что он не знает… не знает, кто мы такие, что мы были с Колей Лукьяновым знакомы и дружны. Ему просто некому было сказать об этом!
– Ничего не понимаю, никакой логики не вижу. – Анна нервно сняла со спинки стула легкий полотняный пиджак, набросила на плечи, потом снова повесила на стул. – То ты говоришь, что Бушуев его подослал, то уверяешь, что Серега ничего не знал о его подозрениях… Или Бушуев уже потом, когда узнал, что Серега у тебя живет, вмешался? Нет, я все же отказываюсь понимать. Ты ведешь себя странно, странно, может, скажешь, что ты и меня считаешь сообщницей Бушуева?
– Нет, даю слово, богом клянусь, что у меня и мысли такой нет.
Манихин приблизился к жене и осторожно поцеловал ей руку. Но Анна припала к его плечу. Она редко плакала, она по жизни была сдержанная, иногда замкнутая, но не заплакать сейчас было просто невозможно.
– Слава богу, слава богу! Если бы ты еще мне не верил, я бы… не знаю… я бы вообще… Но почему же тогда ты не попросил меня поехать на Дальний Восток? Может быть, сейчас этот Андронников уже был бы здесь, может, у нас появилась бы хоть какая-то надежда на твое выздоровление, мы бы что-то определенное знали! А впрочем, еще не поздно, я могу хоть завтра ехать…
– Нет, – опуская голову, проговорил Манихин. – Нет, ты не поедешь.
– Но почему, почему?!
– Да неужели тебе не приходит в голову, что я не хочу тебя отпустить, потому что не могу? Не в силах даже на день с тобой расстаться, потому что боюсь потерять? – глухо, с трудом выговорил Манихин. – До смерти боюсь! Я понимаю, что обрек тебя на жизнь затворницы, я вижу, что измучил тебя… но после того, как ради тебя я натворил столько глупостей и бед, я просто не могу тебя лишиться! Ты – оправдание всего, всей моей жизни, всем моим поступкам, добрым, злым… Если ты уйдешь, мне только и останется, что вены вскрыть. Или опять в гараж, как в тот раз, когда Маринка меня оттуда вытащила. Я тогда жив остался – и ужаснулся, что обрек бы себя на разлуку с тобой. Я любил тебя всю жизнь – и век любить буду. Не покидай меня, не покидай…
У Анны слезы так и хлынули из глаз. Припала к мужу, вцепилась в него, с восторгом ощущая, что вот – кончились все недомолвки и недоразумения, все страхи, разделяющие их, все сомнения ушли прочь, недоверию положен конец, они снова открыты друг для друга, как прежде… и хоть есть в ее жизни нечто, что она утаила бы даже от исповедника, лежа на смертном одре, и от Петра утаит, а все-таки высказанные им слова – оправдание всему, всему, она снова убедилась, что поступила тогда правильно, и, если бы время можно было повернуть вспять, она поступила бы точно так же! Ее любовь, ее безграничная любовь к мужу все превозмогла и все превозможет, только бы быть с ним рядом!
– Никогда не покину, никогда, – глухо твердила она, уткнувшись в его плечо. – Даже не надейся! Ты ведь тоже не знаешь, что я ради тебя сделала. Так что мы квиты в этих безумствах, которые друг ради друга творили. Главное, что ты мне веришь, веришь, что я люблю тебя, что я тебя не предавала и к твоей болезни не причастна.
– Верю, верю, – бормотал Манихин, прижимаясь щекой к ее гладко причесанной голове. – Верю теперь, верю!
– Ты опять говоришь – теперь. Почему именно теперь?
– Потому что ты… ты сегодня несколько раз упомянула Бушуева. Потому и верю.
– Ничего не понимаю. – Анна не знала, плакать или смеяться над этим очевидным бредом. – Ничего! Ну хорошо, как угодно, не хочешь объяснять – не надо. Только скажи мне еще вот что. Этот доктор – он чем тебя пронял? Почему ты вдруг начал ему доверять – да так безоговорочно?
– Ты не поймешь. – Муж прижал ее еще крепче, и по голосу Анна поняла, что он улыбается. – Ну вот не поймешь, и все.
– А ты скажи.
– Ну… мне был такой знак. Помнишь, когда он сюда ворвался как бешеный, Сереге даже пришлось его электрошокером вырубать, я потом напихал ему полные карманы денег. Помнишь?
