Рейчел встала, чтобы проводить его до дверей. Рейчел нравился его высокий рост, запах дорогого одеколона и смущенная улыбка.
— И в каком же направлении вы расширяетесь, мистер Фоллон? — Доктор Фридман с удивлением обнаружила, что разочарована краткостью его визита.
— В направлении чистки ковров… Нет, серьезно. Сейчас я вам кое-что покажу. — Он открыл дверь в приемную и сделал знак коренастому мужчине, который проскользнул в кабинет и закрыл за собой дверь.
— Тони, — сказал он, — дай-ка мне немного того очистителя для ковров. Может быть, док увидит, как он действует, и пожелает вложить деньги в мою новую компанию.
Человек полез в карман пальто и достал оттуда маленькую бутылочку с коричневой жидкостью.
— Вот, — сказал Майкл, откручивай пробку, — это самое радикальное чистящее вещество на свете. Тут же выводит любые пятна. Видите это пятно?
Рейчел вгляделась в ковер и нахмурилась. Никакого пятна не было. Ковер был новый.
— Следите за мной, — сказал Майкл и вылил несколько капель на пол.
Доктор в ужасе отшатнулась. На ковре образовалась шипящая черная дыра.
— Какого черта? — крикнул Фоллон своему человеку. — Ты подсунул мне концентрат! Мы испортили доктору ковер!
— Все в порядке, — пробормотала Рейчел и помахала ладонью у себя перед носом. Вонь была нестерпимая.
— Прошу прощения, док. Эту штуку нужно было разбавить перед употреблением. — Он взмахнул бутылочкой, и доктор Фридман попятилась. — Основу этого препарата составляет кислота. Она разъедает все, даже человеческую плоть. Нужно быть уверенным, что она не попадет на кожу, иначе возможен летальный исход… Позвольте купить вам новый ковер, — с обезоруживающей улыбкой добавил он.
Рейчел Фридман застыла от ужаса, глядя на красивое и любезное лицо Майкла, зажатую в его руке бутылочку и коренастого типа, преградившего ей дорогу к двери.
— Хорошенькое я произвел на вас впечатление… — Фоллон завинтил крышку, передал бутылочку своему спутнику и покачал головой. — Пришел поговорить о моей дочери, а кончил тем, что испортил ваш ковер. Пожалуйста, позвольте заменить его.
Он продолжал смотреть на нее и улыбаться, но теперь Рейчел от его улыбки бросало в дрожь.
От страха у нее захватило дух. Доктор Фридман отошла от Фоллона еще на шаг и сказала:
— Бог с ним, с ковром. Не беспокойтесь.
— Последние дни я только и делаю, что беспокоюсь. Хлопоты со свадьбой и все прочее…
— Мистер Фоллон, знаете, по-моему, не будет большого вреда, если вы увидите досье своей дочери… — пролепетала Рейчел, кляня себя за трусость и за то, что согласилась иметь дело с дочерью бандита. Утром она позвонит Франческе и скажет, чтобы та искала себе другого психоаналитика.
— Спасибо, док, — сказал он, приняв папку. — Давайте как-нибудь пообедаем с вами. Что скажете?
* * *
Лимузин остановился у церкви, и Майкл Фоллон театрально поднялся по ступенькам, постаравшись, чтобы это видело как можно больше народу. Однако когда он оказался внутри, то посмотрел на исповедальню с опаской.
В детстве мать заставляла его ходить на исповедь каждый субботний вечер, чтобы утром в воскресенье он мог принять причастие. Она этого не знала, но маленький Майки Фоллон всегда лгал священнику. Разве можно было сказать правду человеку, который наверняка наябедничает матери или еще того хуже — копам? Когда Майклу исполнилось восемнадцать, он вообще перестал посещать церковь и начал снова ходить туда только после рождения Франчески. Правда, исповеди он избегал.
Но сейчас это было необходимо. Завтра состоится самое грандиозное венчание по католическому обряду, все добрые католики выйдут в проход причащаться, а он, отец невесты, будет сидеть на скамье, как грешник? Конечно, со времен его детства обряд исповеди изменился (теперь его называли ритуалом священного примирения), но пройти его следовало все равно. Несколько человек ожидало своей очереди: в основном пожилые люди, которые верили, что отпустить человеку грехи может только священник. Если бы его мать была жива, она тоже стояла бы здесь, преклонив колени и накрыв голову платком. Но Люси была мертва. Вчера вечером Фоллону позвонили из Майами и сообщили, что у Люси случился сердечный приступ.
Вместе с ней умерла и тайна его происхождения. Ну что ж, зато Франческа никогда не узнает правду, а Майкл и жил на свете только для того, чтобы защищать Франческу от ее прошлого.
Когда пришла его очередь, он отодвинул занавеску, вошел в тесную и душную будку и стал ждать. Стенка отодвинулась, и Майкл Фоллон, увидев контур отца Себастьяна, перекрестился и прошептал:
— Отче, благословите грешника. Я не исповедовался сорок лет. Вот мои грехи…
Вчера вечером Фоллон честно и откровенно обдумал свою жизнь и пришел к выводу: все, что он сделал, было сделано ради Франчески. Но поймет ли это священник? Можно ли считать грехом то, что ты делаешь для своего ребенка?
— Пару раз я пропустил воскресную службу. Несколько раз ругался. Часто поминал всуе имя Господа, но только потому что меня к этому вынуждали. — Об остальных своих грехах — кражах, прелюбодеяниях, лжи и убийствах — он не упомянул. Все это было связано с его бизнесом.
Тут зазвонил его сотовый телефон.
— Прошу прощения, отче, — пробормотал он и нажал на кнопку.
— Иисусе! — наконец на всю исповедальню воскликнул Майкл. Ему звонила Эбби Тайлер. Она хотела встретиться.
Беседа оказалась короткой. Он сказал, что прилетит на своем самолете. Закончив разговор, Фоллон позвонил тому, кто должен был связаться с человеком, внедренным в «Рощу», и отменить задание. Он решил, что сам обо всем позаботится. Так же, как потом позаботится о Ванденбергах.
Затем он позвонил в аэропорт имени Маккаррана, велел подготовить его самолет и вызвать летчика. В «Атлантис» Майкл возвращаться не собирался. Он хотел избавиться от последнего свидетеля. Причем сделать это лично.
В этот миг Джеку больше всего хотелось оказаться рядом с Эбби. Обнять ее, поцеловать и сказать, как он ей благодарен. На его письменном столе лежало недописанное письмо Нине. Получалось не слишком хорошо, но это было только начало. А больше всего Джеку хотелось сказать Эбби, что он не сможет с ней расстаться. Но Эбби встречалась со своей дочерью после многолетней разлуки, и он не хотел ей мешать.
Распаковывая лук, Бернс думал о будущем и о том, как все изменилось. Его переполняли новые чувства, в которых нужно было разобраться. Джек чувствовал, что пять дней назад приехал в «Рощу» совсем другим человеком, но он слишком долго жил в горе и гневе, и не знал, как от них избавиться. Даже когда он начал писать письмо Нине, в душе еще оставалось то, от чего было невозможно избавиться. В последнее время гнев стал его кровью, а месть — дыханием. Когда он вернется домой, то примирится со смертью Нины и придумает, что делать дальше. Может быть, сдаст свой значок и пистолет, купит «Серебряный ручей», пригласит к себе Эбби и уговорит ее остаться…
