— Первый, первый! Операция завершена! — отчетливо произнес подполковник Глызин. — Объект обезврежен! Потерь личного состава нет!
В рации зачастил чей-то голос, в котором явственно слышался вопрос. Глызин бросил быстрый взгляд в сторону Никиты. Боец, который в это время проверял пульс у журналиста, поднял кверху большой палец.
— Да! — сказал Глызин. — Шмелев жив!
Его сразу отвезли в ведомственный госпиталь, приставили охрану к палате. Вердикт врачей был вполне оптимистичным: легкое сотрясение мозга и трещина в ребре, к счастью, одна и не страшная. Резаную рану на голове зашили под местным наркозом и легкомысленно заявили: с больным все в полном порядке!
Наивные!
Все было отнюдь не в порядке. В голове мельтешили размытые образы, а перед глазами, стоило их открыть, плясали чертенятами темные кляксы. Он закрывал глаза, но от этого становилось только хуже. Походы в туалет превращались едва ли не в подвиг. Замерев над унитазом, Никита вцеплялся непослушными пальцами в стену, стараясь не упасть, а потом, мокрый от пота, бросался на постель, которая вращалась каруселью. И все вокруг тоже крутилось, плясало в безумном танце. К горлу подкатывала тошнота, в голове лопались огромные пузыри, а тело ломало и корежило от тупой изматывающей боли. Когда он спускал одну ногу с кровати, словно заземлял свое избитое тело, боль и тошнота ненадолго отступали.
С душой было еще ужаснее, и это стало основной проблемой.
Едва он пришел в себя, строгие дядьки в белых халатах, под которыми скрывались погоны, допрашивали его, а он отвечал невпопад, глупо, временами переставая понимать, чего хотят эти люди. И однажды один из них, потеряв терпение, сунул ему под нос фотографию.
На снимке была Даша.
После этого Никита перестал отвечать совсем. Мысль о том, что девушка погибла из-за него, была невыносима до такой степени, что тот чуткий сон, которым он забывался по ночам, пропал совсем. Лежа в постели, он пялился в потолок пустым, ничего не видящим взглядом и отказывался от еды.
Кто сказал, что мертвые глядят на живых с укором?
На фото Даша лежала на полу, скорчившись, а ее глаза закатились и тускло глядели вверх. Мертвое тело! Мертвое лицо! Оболочка! Ничто! Пустота!
Именно это потрясло его больше всего. Разглядывая на потолке блики от фар проезжавших мимо госпиталя машин, Никита пытался вспомнить, как разворачивались недавние события. Он не видел, когда Харламов расстрелял Дашу, потому что сам валялся почти без сознания. После перестрелки его сразу увезли врачи, и он не успел с ней не только попрощаться, но и взглянуть на ее тело. Поэтому снимок воспринимал как нелепую подделку. Мистификация? Обман? Спецслужбы способны и не на такое, чтобы надавить на психику и расколоть его на признательные показания. Но все, что он видел мельком, когда его погрузили на носилки, больше смахивало на сломанный манекен на полу, залитый кетчупом или вишневым сиропом, — но это была не Даша.
Вранье! Так не бывает!
Перемалывая в памяти воспоминания, он упорно загонял себя в депрессию и напрасно пытался отказаться от них, не видеть, забыть, что все случившееся — правда! Иллюзий скопилось столько, что впору было похоронить под ними египетские пирамиды, но воспоминания не давали утонуть в спасительном забытье, выталкивали его на поверхность. И, забываясь время от времени в коротком сне, он все время звал ее — ту, которая уже не могла ответить.
Но день шел за днем, и воздвигнутая им плотина вымыслов наконец рухнула, поток сознания рванулся на волю, и Никита почувствовал, что выплыл из омута, задыхаясь от накатившейся реальности. Он все еще лежал в больничной палате, а напротив него сидел мужчина лет сорока пяти, худой, коротко стриженный, с веселыми острыми ушами и спокойным, располагающим взглядом.
— Как вы себя чувствуете? — участливо спросил он.
— Вы кто? — невежливо справился Никита.
Голос звучал хрипло, видно, от долгого молчания. Мужчина протянул Никите стакан с водой, и тот жадно осушил его.
— Меня зовут Григорий Романович Саблин. Я начальник аналитического отдела, полковник ФСБ, — ответил он.
— Очень приятно! — буркнул Никита. — Думаю, мне представляться нет нужды?
— Само собою! — улыбнулся Саблин. — Надо признать, мы вас недооценили.
— Звучит как комплимент! — вздохнул Никита.
— Комплимент и есть! Вам не в журналистике, вам в разведке надо служить. Не желаете об этом подумать?
— Спасибо, нет!
Глядя на помрачневшего Никиту, Саблин открыл папку, выложил стенограммы допроса, включил диктофон, лежавший на тумбочке, и произнес:
— Расскажите все с самого начала. Тут у нас небольшая путаница!
Никита не стал спорить и запираться. В принципе, он не совершил ничего такого, что требовалось скрывать. Разве лишь некоторые подробности отношений с Дашей. Он говорил медленно, с паузами, но полковник терпеливо ждал и не торопил. Апатия и страхи медленно отступали, превращались в размытые воспоминания, а все, что он испытал, — всего лишь приключение, которое произошло не с ним и в другом измерении. Никита споткнулся лишь дважды, рассказывая, как познакомился с Дашей, и описывая последнюю схватку с Завадским. Когда он закончил, Саблин удовлетворенно кивнул головой.
— Да, примерно так я и полагал. Скажите, когда вы поняли, что Завадский не тот, за кого себя выдает?
— Дайте воды! — попросил Никита.
Саблин налил ему воды из стеклянного графина и молча ждал, пока Никита утолит жажду.
— Наверное, я понял бы все гораздо позже, а может, вообще ничего не сообразил бы, если б не Юлька. — Никита вернул стакан и снова заговорил: — Она сразу его невзлюбила и первой заподозрила, что он не тот, кем хочет казаться. А меня вдруг осенило: уж больно все легко. И свидетелей подсовывает, и улики. Я не первый год в журналистике, знаю, как ведет себя ваше братство. Фиг что дознаешься, тем более на скользкие темы. А тут — на тебе, дорогой, пользуйся. Он хотел, чтобы я написал об этом статью. Какая-то провокация?
Саблин едва заметно улыбнулся.
— Вы даже не представляете ее масштабы и последствия для государства!
— Он шпион, верно?
Саблин развел руками.
— Понятно! — вздохнул Никита. — Не скажете, да?
— Почему вы избрали такую странную линию поведения? — вместо ответа спросил Саблин. — Не пошли к друзьям, знакомым… Скажем, к Рипину или Никифоровой, спрятались в воинской части, а после и вовсе прибились к незнакомым людям?
— Банально все объясняется, — ответил Никита. — Завадский забрал у меня телефон, а без него я не мог им позвонить, номеров не помнил. Интернетом пользоваться боялся, думал, и, кстати, справедливо, что ящик давно взломали и отслеживают. У Татьяны я в гостях никогда не был, а Пашка недавно купил квартиру и съехал с прежней. Да и боялся я знакомых подставлять.
