— Я постараюсь воспользоваться твоим советом и… подумаю, что можно сделать для Симоны. Постараюсь не дергаться и не строить из себя истеричку.
— Это все, чего я прошу.
Она скептически подняла бровь.
— Ну, ты можешь просить гораздо большего. — Она была так близко, что он разглядел у нее на носу едва заметные веснушки и увидел, как на ее лице сменяются чувства, как она пытается взять себя в руки.
— И это будет ошибкой.
— Разумеется. — Но она не отодвинулась. Ее нижняя губа подрагивала, и вдруг ему захотелось ее поцеловать. Крепко. Чтобы отвлечь от боли этой ночи.
Зачем? Не надо, Рид, не открывай дверь, которую потом не сможешь закрыть…
— Давай просто…
— Да, давай…
— Оставим все как есть, — закончил он, хотя от ее близости кровь быстрее бежала в жилах, участился пульс; он страстно желал целовать ее, гладить, сжимать в объятиях.
— И сосредоточимся на том, что нам нужно делать, — добавила она, хотя ему показалось, что он услышал в ее голосе нотку разочарования.
— Да, сосредоточиться. — Он посмотрел ей в глаза и уловил в них намек на желание. Или отчаяние. Сейчас нетрудно было бы заняться с ней любовью, совсем нетрудно. И он знал, что после всех тревог, чтобы почувствовать себя уютнее, она отдастся ему. Запросто. Даже охотно. Но утром, на рассвете, все изменится. — Сосредоточиться, — повторил он, проклиная себя за похотливые мысли. Женщины всегда были его слабостью. И, наверное, всегда будут. Но он не хотел совершать очередную ошибку. Только не с этой женщиной. — Сосредоточиться — это правильно. — Он поцеловал ее в макушку и отпустил.
— Не знаю, правильно или нет. — Если Никки и была разочарована, она успешно это скрыла и криво улыбнулась. — Ладно. — Пожав плечами, она повернулась и прошла в кухню. — Хочешь чего-нибудь выпить? У меня, кажется, есть пиво… — Она открыла холодильник, наклонилась и нахмурилась при виде, как он предположил, скудного содержимого. — Оказывается, у меня одна бутылка пива и бутылка относительно дешевого вина.
Он хотел было возразить, но она сказала:
— Только не надо говорить, что ты на дежурстве; мы оба знаем, что нет, и вообще ты официально не занимаешься этим делом, и здесь тебя не должно быть, и вообще это союз с врагом, так ведь? Так что стакан не самого лучшего калифорнийского не повредит.
— Я редко пью вино.
— Сделай одолжение мне, — предложила она, сбросив туфли и оставив их посреди кухни. — Раз уж ты все равно остаешься, может, снимешь пальто?
Никки снова попыталась улыбнуться, но в ее голосе не было радости, и ямочки не появились. Когда она через плечо посмотрела на него, ее глаза были темными. Затравленными. В их зеленых глубинах читались беспокойство и страх.
Он повесил куртку на спинку стула на кухне, то же самое сделал с плечевой кобурой.
— Ты всегда носишь пистолет? — спросила она, хотя знала ответ. Выпуклость от оружия она замечала не раз.
— Предпочитаю быть готовым.
— Настоящий бойскаут, да? Он хмыкнул:
— Я уже давно такой, задолго до того, как это придумали.
— Тогда забудь, я этого не говорила. — Напряжение на ее лице немного спало, когда она изучала содержимое холодильника. — Ладно, к делу. Посмотрим, что тут у нас… — Она извлекла запотевшую бутылку, захлопнула дверцу, поковырялась в ящиках, все переворошила и наконец нашла штопор. — Я, правда, хреново открываю бутылки, — призналась она. — Поможешь?
Он обрадовался, что может что-то сделать, закатал рукава, открыл бутылку и наполнил два разномастных бокала шардоннэ.
— Ну, за лучшие дни, — и он коснулся ее бокала ободком своего.
— Да уж, за лучшие дни. И ночи, кстати.
— Воистину. — Он сделал глоток. Вино было не такое уж плохое. Риду полегчало. Плечи слегка расслабились, и он перестал выдвигать челюсть. Никки, кажется, тоже немного расслабилась. Из ее глаз не исчезло затравленное выражение, но морщинки у рта исчезли, а где-то между первым и вторым бокалом вина она успела переодеться в ночнушку и халат.
Даже кот успокоился на своем посту на столе, потому что пес, поев сухого кошачьего корма, наконец улегся на импровизированное ложе, которое Никки устроила у входа.
— Как ты думаешь, где сейчас Шевалье? — спросила она, допив второй стакан, и указала подбородком на окно. — Где-то там?
— Да, где-то там. — Но он был встревожен.
— Ты все еще не уверен, что он — Гробокопатель? — спросила она, зевнув.
— Он же не такой идиот? Только вышел из тюрьмы и сразу начал убивать присяжных, которые отправили его за решетку?
— Некоторые убийцы не могут себя контролировать. Убийство — это ужасно. Логика здесь ни при чем. Ох, Рид, я устала до смерти, — сказала она и хмыкнула. — Извини. Не то слово.
— Иди спать, — сказал он. — А ты?
— Я устроюсь тут. — Он похлопал по подушкам на маленькой кушетке.
— Не поместишься.
— Бывало и хуже. Все лучше, чем в машине.
Она чуть не засмеялась, подошла к нему и поцеловала в щеку.
— Для старого мерзкого копа ты очень приятный человек.
— Только никому не говори. Это разрушит мою репутацию на работе.
Тут она засмеялась, и он постарался не замечать ни того, как распахнулся халат, открыв прозрачную ночнушку, ни ложбинки между ее грудями, ни краешка соска, который показался, когда она наклонилась к нему.
— Не волнуйся. Я почти уверена, что репутация, которую ты заработал, чернее дегтя.
— Возможно, ты права.
— Я права без всякого «возможно».
И он поцеловал ее. Схватил, прижал к себе, и, когда она упала на него, прижался к ее губам со страстью, которой сам не ожидал. Она не сопротивлялась, приоткрыла рот и ответила на поцелуй. Закрыв глаза, он почувствовал, как побежала по венам кровь, как запылало тело, как напряглось в паху.
Не делай этого, Рид.
Неужели урок не пошел впрок ?
Подумай о Бобби Джин.
Вспомни, что стало с ней. С ребенком.
Его пальцы запутались в ее волосах; он склонил ее голову, чтобы прижаться губами к той соблазнительной точке, где ее шея касалась его плеч, и почувствовал, как она дрожит.
Никки обвила его руками и громко вздохнула:
— Рид, я… не знаю.
— Тише, дорогая, — прошептал он ей в волосы. — Я всего лишь хотел пожелать тебе спокойной ночи.
— К черту. — Она отстранилась от него. — Мы оба хотели чего-то большего, чем просто поцелуй на ночь.
Он улыбнулся:
— Да… надо думать.
— Даже и думать не надо, детектив.
— Я могу и подождать.
— Да ну? — В ее глазах засветился сексуальный зеленый огонек. Кожа порозовела, и впервые с тех пор, как она поняла, что Симона Эверли пропала, на щеках появилось подобие ямочек, когда она поцеловала его в лоб. — Ты уверен? — Ее голос стал глубоким, игривым.
