Едва его пальцы коснулись ручки двери, я в несколько широких шагов пересек кабинет и, толкнув его на софу, прошипел:
— А ну заткнись и слушай! Я вырос в бедной семье — в девяностые нам с мамой иногда не хватало даже на хлеб! Отец спился и умер практически у меня на руках! Я видел, как одноклассники, сытые и довольные, пишут контрольные на двойки только потому, что вчера вместо учебы смотрели допоздна хоккей, а я в это время рылся в угле, чтобы заработать хоть копейку! Я видел, как мои друзья оставляют на чай в кафе больше, чем моя стипендия! Девчонки в школе бросали меня потому, что мне не на что было сводить их в кино! Но я не стал таким, как другие! И я никогда не дружил, давясь ненавистью и отвращением! Я не мечтал поубивать их всех!
Витя с остервенением сбросил с плеча мою руку. Я не позволил ему вскочить с дивана, продолжая нависать над ним.
— Отвали от меня! Меня это все не колышет! Это все какие-то фантазии! Из-за Литвиненко у тебя сорвало башню, ты видишь во всех убийцу… Ты, небось, думаешь о нем, даже когда спишь со своей сучкой Ольшанской!
— Не смей упоминать о ней! — Кулак отчаянно зачесался, но я, стиснув зубы, продолжил: — Все, что я сейчас говорю, нам — да, мне и Вике! — рассказали совершенно разные люди: и твои одноклассники, и твоя мать, и мама Литвиненко. Да, я не подозревал о твоем существовании семнадцать лет, но я, черт побери, прекрасно знаю таких, как ты! Сам рисковал стать таким же! Ты жил одной мечтой — однажды отомстить ему за годы унижений! И когда подвернулся случай, ты тут же воплотил задуманное!
Лицо Сдобникова залило малиновым румянцем, его ноздри трепетали от жадного втягивания воздуха. Еще секунда, и он точно бросится на меня.
— Ты видел обрез у Феськова и долго следил за ним, прежде чем тебе наконец удалось стащить оружие! Знаешь, я посадил их с Жженовым и Кравцом в разные классы — и они, через час напряженных воспоминаний, выдали, что в тот день видели в парке тебя!
— Да у них все мозги вытекли от игрушек на компе! — Зло выплюнул Витя. — Нашел, кого слушать! Они врут!
— Все трое, захваченные внезапно, без мобильных телефонов?! Ты просто плохо прятался, друг!
— Все равно! Ты щас мелешь чёрт-те что! Найди себе ущербного и лечи его, псих!
— А потом, — продолжал я, не обращая внимания на его реплики, — ты следил за каждым шагом Литвиненко. Ты никак не мог придумать способ, как бы его уничтожить! И вдруг тебе просто повезло! В тот вечер Леха лежал у твоих ног без сознания, и никто не мешал тебе выстрелить ему в висок! Очень по-мужски, Витя, поздравляю! Ты стал таким же подонком, как и он! Цель достигнута!
Пока он собирался с силами, чтобы вырваться, и пытался хоть как-то осознать весь тот поток правды, которая обрушилась на его голову, я продолжал натиск:
— Ты ушел с площади во время похорон потому, что не мог видеть, как все убиваются по тому, кого ты ненавидел. Узнав, что я заинтересовался этим преступлением, ты взялся направлять меня по «следу» — сначала намекнул о конфликте Лехи с Викой, потом сказал на допросе в милиции, что Леха вполне мог покончить с собой из-за этого расставания. Потом я рассказал тебе о девочке на кладбище… и если бы только обратил внимание на твое лицо в этот момент… Затем ты услужливо подсказал, где искать Гуця, когда я прибежал на стадион вне себя от гнева. Ты же был в классе, ты знал, что меня приведет в бешенство его реплика, и куда я сразу побегу! И ты, некурящий, ждал меня в «курилке»! Потому что другие одноклассники не выдали бы его! Ты надеялся, что я изобью его до полусмерти и меня уволят, и мое расследование закончится, так?! Ну вот, а потом ты взялся помогать мне найти готов… Ты опять думал, что Кирилл не даст мне поговорить с Ди, или она не станет ничего рассказывать! Не вышло, да?! И когда на футболе ты узнал от Страхова, что я заинтересовался Лехиным долгом, ты действительно испугался. Потому что думал, что после осечки с готами я прекращу искать! Ты увидел, как Вика поцеловала меня посреди холла, и решил запугать! Да, ты правильно сделал — за нее я боялся больше, чем за себя. Но она так не вовремя уехала… Опять прокол… И еще… не надо было пользоваться таким заметным шрифтом, как в лабораторных тетрадях девятого класса… Я знаю, какой именно девятикласснице принадлежит эта тетрадь…
Не до конца осознав мой намек, Сдобников наконец отпихнул меня и вскочил с дивана.
— Отвали!!! — На его вспотевшем лбу вздулись вены, он уже почти себя не контролировал. — Отвали от меня, скотина!
Знаю, пользоваться состоянием аффекта нехорошо. Нехорошо, кроме того, вводить в такое состояние школьника. Мне было тяжело дышать, но я должен был продолжать. Сейчас или никогда.
— У тебя еще есть шанс хоть что-то исправить. Даже если ты сам не признаешься, доказать твою вину будет элементарно. Послушай меня, — я шагнул к нему, но Витя шарахнулся к двери, — я понимаю, почему ты это сделал. Я знаю, что Литвиненко мог одновременно вызывать и любовь, и ненависть. Я понимаю тебя, слышишь?!
— Да что ты можешь понимать?!! — Как раненный зверь заорал со всех сил Сдобников. — ЧТО?! Он обрюхатил мою сестру! Он чуть не убил ее!!! Да я… да я должен был его на куски за такое порезать!!! Да вы все должны мне памятник поставить! Он был тварью, грязью, убожеством! Что ты можешь понимать?! Ты разве находил в луже крови родную сестру?!
У меня перед глазами вдруг пронесся жуткий фрагмент одного из моих снов о Вике.
Он схватился за голову, отчаянно стиснув руками густые волосы. Вот теперь он по-настоящему испугался.
— Я знаю. Надя рассказала мне.
— Ч-что?!
— Но ты убил его не из-за этого случая. Обрез у Феськова пропал в середине сентября, а трагедия с твоей сестрой произошла только в конце месяца. Так что давай оставим образ героя для Голливуда. Ты не был даже в состоянии аффекта. «Месть — блюдо, которое нужно подавать холодным», так? Теперь рассказывай все максимально подробно.
— Ты ни хрена не сможешь доказать!
Я молча показал ему мобильный телефон, включенный на запись.
На лице Вити вдруг отобразилось настоящее безумие. Такое, какого я в жизни не видел — не хватало только пены у перекошенного рта. Его огромные зелено-карие глаза с толстыми веками стали размером с пять копеек, и я мгновенно определил, что он задумал.
В ту же секунду Сдобников метнулся к двери и повернул ключ, сунув его себе в карман.
— Тебе конец, псих. Ты не выйдешь отсюда… — внезапно он опять захохотал, но сквозь этот истерический смех отчетливо звенели слезы. — Ты попал, Сафонов… как же я тебя ненавижу! Как же ненавижу…
— Не дури, Витя, — я расправил плечи и предупреждающе вытянул вперед руку. — Даже если убьешь меня, не убежишь отсюда. Тебя все равно найдут и посадят. Сидоренко все знает. Сюда уже едет милиция.
