Едва Каван покинул библиотеку, Кэм подошел к буфету и щедро плеснул бренди в два бокала. Вид у него был немного ошарашенный. Он протянул один из бокалов Кеву.
— Что ты думаешь? — спросил Кэм.
— Теперь у нас и дедушка есть. Его-то нам как раз и не хватало, — сказал Кев, и Кэм прыснул от смеха, едва не подавившись бренди.
Тем же вечером, только гораздо позже, Кев и Уин лежали в постели. Уин раскинулась поперек кровати, положив голову Кеву на грудь, и волосы ее мерцающими струями лунного света укрывали его. Единственный ее убор состоял из монисто. Осторожно, чтобы не сделать ей больно, Кев распутал зацепившиеся за монисто волосы и, сняв монисто с ее шеи, положил на тумбочку.
— Не надо, — сказала она, протестуя.
— Почему?
— Мне нравится его носить. Оно напоминает мне, что я твоя невеста.
— Я сам напомню тебе об этом, — прошептал Кев и перекатился на бок, обнимая ее одной рукой. — Я напомню тебе столько раз, сколько ты захочешь.
Она улыбнулась ему, проведя пальчиком по контуру его губ.
— Ты жалеешь о том, что лорд Каван нашел тебя, Кев?
Кев поцеловал подушечки ее маленьких изящных пальчиков. Он раздумывал над ответом.
— Он желчный старый кретин, и мне не хотелось бы проводить большую часть времени в его обществе. Но сейчас у меня есть ответы на вопросы, которые мучили меня всю жизнь. И… — Он поколебался, прежде чем закончить фразу, простодушно улыбнувшись. — Я не против того, чтобы однажды стать графом Каваном.
— Ты не против? — Она недоверчиво усмехнулась.
Кев кивнул.
— Я думаю, из меня получится хороший граф, — признался он.
— И я тоже так думаю, — вкрадчивым шепотом сообщила ему Уин. — На самом деле я думаю, очень многие будут удивлены тому, как превосходно у тебя получается ими командовать.
Кев усмехнулся и поцеловал ее в лоб.
— Я тебе говорил, какие были последние слава Кавана, перед тем как он ушел? Он сказал, что часто напоминает себе, что лучше я, чем ничего.
— Какой глупый старый болтун, — сказала Уин, обнимая Кева за шею. — Он прав с точностью до наоборот, — добавила она как раз перед тем, как их губы встретились. — Потому что, любовь моя, ты лучше, чем все.
И потом еще очень долго для слов не было места.
Если верить врачу, то были первые роды в его практике, когда он больше переживал за мужа роженицы, чем за мать или младенца.
Кев вполне прилично себя вел на протяжении почти всей беременности Уин, хотя временами слишком близко к сердцу принимал легкие недомогания жены, сопровождающие любую беременность. Часто бывало, что он настаивал на том, чтобы пригласить врача, когда для этого не было никаких оснований, и никакие протесты Уин в расчет не принимались.
Но в остальном все было чудесно. Тихие вечера, когда Кев сидел рядом, положив ладонь ей на живот и чувствуя как шевелится ребенок. Летние послеобеденные прогулки по окрестностям Гемпшира, когда они оба чувствовали себя заодно с природой, с жизнью, что била ключом повсюду. Неожиданное открытие того, что брак, вместо того чтобы обременить их отношения серьезностью, отчего-то дарил ощущение легкости и задора.
Теперь Кев часто смеялся. Он был более склонен шутить, поддразнивать, играть, открыто показывать свою привязанность к тем, кого любил. Он, похоже, обожал сына Кэма и Амелии Ронана, вместе со всеми баловал темноволосого мальчишку.
Однако в течение последних недель беременности Уин Кев уже не мог скрывать свой нарастающий страх. И когда среди ночи у Уин начались роды, он перешел в состояние безуспешно подавляемого ужаса, из которого ничто не могло его вывести. Стоило ей сжать зубы от боли или вскрикнуть, как лицо Кева становилось пепельным. Вскоре Уин поняла, что он страдает куда сильнее, чем она.
— Прошу тебя, — прошептала она на ухо Амелии, — сделай с ним что-нибудь.
И тогда Кэм и Лео утащили Кева из спальни в библиотеку и чуть ли не весь день отпаивали добрым ирландским виски.
Когда будущий граф Каван появился на свет, врач сообщил, что ребенок совершенно здоров и что он хотел бы, чтобы все роды проходили так хорошо. Амелия и Поппи вымыли Уин и переодели в свежую ночную рубашку, помыли малыша и завернули в мягкий хлопок. Только тогда Кева пустили к ним. Убедившись, что и жена, и сын находятся в добром здравии, Кев, не стыдясь, заплакал и тут же уснул на кровати рядом с Уин.
Она переводила взгляд со своего красивого спящего мужа на младенца, которого держала в руках. Их сын был маленьким, но идеально сложенным, со светлой кожей и черными волосами. Цвет глаз его пока был неопределенным, но Уин подумала, что в конечном счете они окажутся голубыми. Она подняла его повыше, коснувшись губами миниатюрной ушной раковины. И в соответствии с цыганской традицией прошептала ему на ухо его тайное имя.
— Тебя зовут Андрей, — прошептала она. — Это имя воина. А сын Кева Меррипена обязательно должен быть храбрым. А твое английское имя — Джейсон Коул. А твое клановое имя… — Она замолчала, задумавшись.
— Джадо, — сонным голосом сказал муж.
Уин посмотрела на мужа и погладила его по густым темным волосам. Он выглядел довольным и расслабленным.
— Что это за клан? — спросила она.
— Так зовут тех, кто живет среди гаджо.
— Отлично. — Она продолжала гладить его. — Ов йило иси? — нежно спросила она.
— Да, — сказал Кев, ответив на английском. — Здесь есть сердце.
И Уин улыбнулась, когда он сел, чтобы поцеловать ее.
Известная старинная английская песенка «Три слепых мышонка», которые «бегали за женой фермера, отрубившей им хвосты разделочным ножом».
Жаба в норе — первоначально мясо, теперь сосиски, запеченные в тесте.
Обрызг — первый слой трехслойной штукатурки по драни или сетке.
Этельстан (ок. 895 — 27 октября 939) — король Англии, правил в 924/925 —939 годах, из Уэссекской династии, сын Эдуарда 1 Старшего.
