– Ну да, – кивнула Джина. – Это очевидно.
– Пуля летит, пока не израсходует запас энергии, – сказал он ей. Шло хорошо. Они разговаривали, она уже выглядела не такой испуганной, и эта тема ничего не прибавит к хаосу, кружащему в его голове.
Он даже сумел говорить равнодушно. Спокойно.
– Но когда запас заканчивается, она не останавливается или падает, как в мультиках про Багса Банни, а продолжает двигаться, но все менее и менее результативно. Это излет.
– Если пуля, попавшая в тебя, была на излете, – сказала она, скрестив руки, – почему ты в крови?
– Почти на излете, – поправил он.
– Дай мне посмотреть. – Джина снова преградила ему путь.
– Позже, – солгал Макс.
Каким-то образом она поняла. У нее всегда был очень острый и суперчувствительный нюх на ложь.
– Я хочу посмотреть сейчас.
– Ты хочешь, чтобы я спустил штаны? – спросил он. – Прямо здесь?
Она не сказала ни слова. Ей и не нужно было. Просто смотрела на него.
И тут вспыхнул тот же жар, который возникал всегда, когда Макс слишком долго смотрел в глаза Джины. Мгновенный скачок температуры – словно он вошел в парилку.
Но еще горячее Макс хотел Джину. И в то же время не хотел.
И все же хотел.
Он испытывал эти два чувства одновременно, потому что когда ему сказали, что она погибла, больше всего на свете он мечтал, чтобы она просто была.
Просто была.
Просто Джиной. Живой.
Теперь она стоит рядом с ним, живая, дышит, и все перемешалось: и секс, и радость, и вина, и воспоминания о ее улыбке и о тех искорках удовлетворения в ее глазах, когда он... когда они...
Она резко отвернулась, разорвав зрительный контакт, и Макс – просто мастер довести внутренний хаос до кипения – задался вопросом, возникало ли у нее такое же животное притяжение с отцом ее будущего ребенка? Он очень осторожно положил две девятимиллиметровых беретты на горстку соответствующих патронов. Не самое подходящее время для подобного разговора.
Джина вздохнула, и Макс почти уверился, что она собирается уйти, может, чтобы проверить, как там Молли.
Но вместо этого девушка повернулась к нему:
– Послушай, извини, но я просто хочу убедиться, что ты действительно в порядке.
Иисусе.
– Джина, рана будет выглядеть плохо, и тебе станет нехорошо. Так что просто доверься мне. Я не собираюсь истечь кровью до смерти. Я не собираюсь умирать. – Он ее не оставит. Ни за что, никоим образом. – По крайней мере, если ты дашь мне минутку подумать и сообразить, что делать дальше.
Это было грязная игра, но она сработала. Джина отступила.
– Чем я могу помочь?
– Сходи проверь, в порядке ли Молли.
Едва они вошли, Молли метнулась в ванную и закрыла за собой дверь.
– Она в порядке, – поведала ему Джина. – Просто дала нам возможность побыть наедине. Ну, знаешь, если нам захочется сказать что-нибудь сердечное. Вроде «Спасибо, что уволился с работы, чтобы спасти меня».
Она была умной женщиной. Макса не удивило, что она обо всем догадалась.
– На случай, если ты не заметила, – сказал он, – мне пока не очень удалось тебя спасти.
– Или «Прости, что до сих пор тебя раздражаю», – продолжала она.
– Ты меня не раздражаешь... – раздраженно выдохнул Макс.
– Или, может, даже что-то вроде «Я действительно совсем не ожидала, что ты приедешь», – тихо сказала Джина.
Проклятье, что он мог на это ответить?
– Ты думала я просто – что? – глухо спросил он. – Отмахнусь от этого? Потому что больше не несу за тебя ответственности?
– Великолепно! Слово на «о». А я-то думала, сколько времени пройдет, пока я его услышу. Я никогда не была – я никогда не хотела, чтобы ты нес за меня ответственность.
Ты только поэтому проделал весь этот путь? Потому что даже если я больше не под твоей ответственностью, ты все еще чувствуешь – вот неожиданность! – что отвечаешь за меня?
Да ради любви господней...
– Джина, как насчет того, чтобы поругаться после того, как спасемся?
– Как же ты выжил, Макс? – продолжала злиться она. – Все эти месяцы, пока я была в Кении... Тебя не сводила с ума мысль, что меня могут сожрать дикие животные, или... или... убить туземцы в какой-нибудь местной заварушке?
Как ее приятеля Пола Джиммо.
Макс сорвался. Почувствовал, что просто... сломался.
– Да, это сводило меня с ума! – Он обнаружил, что кричит на нее и одновременно смотрит на это со стороны в полнейшем ужасе. – Я слетал от этого с катушек!
– Что ж, такого не должно было случиться, – накинулась она на него в ответ. – Ты вынудил меня уйти. Два варианта сразу не получаются, Макс. Я либо есть в твоей жизни, либо меня нет. И ты выбрал, чтобы меня не было, так что ты потерял право слетать с катушек! Ты потерял право...
– Потерял? – не веря, переспросил он. – Ты меня бросила.
– Нет, – бросила Джина ему в лицо. – Ты бросил меня. Ты хоть понимаешь, каково это было...
– Пытаться жить со мной? – закончил он на повышенных тонах. – Да, Джина, я понимаю, потому что вынужден жить с собой! Двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. И мне жаль, что я заставил тебя тоже пройти через это. Будь оно проклято, я жалею обо всем – обо всем! И хочешь услышать, что самое поганое? Больше всего я жалею, что не поехал в Кению и не притащил тебя домой еще полтора года назад!
Ладно, этого, наверное, ей вовсе не стоило слышать.
В наступившей затем мертвой тишине Джина смотрела на него с таким удивленным лицом, словно перед ней отцовские шнауцеры начали петь оперу. Да еще и в лад.
Прогромыхав по лестнице, к ним вошел Джоунс и спас от дальнейших неловких попыток вежливо поговорить после этого диалога-катастрофы.
Глупее всего было то, что Макс хотел попросить у Джины прощения уже очень, очень давно. Он и впрямь задолжал ей извинение, но, господи, принес его совершенно неправильно. Чего ему по-настоящему хотелось, так это сказать ей, что он искренне, честно, неподдельно жалеет почти обо всем, что произошло между ними в последние несколько лет.
Ну, почти обо всем.
Ночь, когда Макс наконец-то заснул, потому что она была в его объятиях, то, как она смешила его, как упорно читала ему вслух, пока он был в больнице, ее взгляд из-под ресниц и улыбка, с которой она закрывала дверь...
Ладно, за это он тоже ощущал вину, но куда бóльшую и непростую.
– Верхний этаж поделен на пять маленьких комнат, – доложил Джоунс, и Макс заставил себя переключиться на него.
Даже Молли вышла послушать из ванной, что означало – время наедине официально закончилось.
Слава богу.
– Две расположены по фасаду, – продолжал Джоунс, – но окно есть только в одной из них. Три задние комнаты без окон, а в одной из них такая же система слежения, как и на кухне: три монитора показывают изображения с внутренних и внешних камер. Все комнаты оказались гораздо меньше, чем должны быть, но потом я понял, что стены очень толстые даже там, наверху. По-моему, Эмилио разыгрывал хозяина перед более чем одним невольным гостем за раз и не хотел, чтобы они общались друг с другом.
