– Настя! У тебя разве есть ребенок? – удивился Виталик. Антонина никогда ему ничего про Настиных детей не говорила. – А он кто – мальчик или девочка?
– Да я не знаю еще, – Настя погладила себя по животу. – Он еще здесь сидит. Но я вообще-то девочку хотела бы. С ней, наверное, проще будет… Хотя и мальчик тоже хорошо…
– Ой, как хорошо! – воскликнул Виталик и внезапно понял, что его почему-то действительно очень радует, что у Насти будет ребенок. Более того, он вдруг ощутил какую-то тревогу и даже ответственность за судьбу этого ребенка. «Ведь Настя, она же такая… – подумал он, с трудом подбирая слова для выражения своего мыслечувства. – Она же такая непрактичная… Ее же надуть – легче легкого. Она сама как ребенок…»
– Слушай, а кто же отец? – спросил он в конце концов вслух. – Он на тебе станет жениться?
– Вряд ли. Это – вряд ли, – подумав совсем чуть-чуть, ответила Настя. – Да я и сама, знаешь, не уверена, что я теперь хочу с ним жениться… Зачем мне вообще-то?
– Не хочешь выходить замуж, – машинально поправил Виталик и вдруг вместе с продолжающейся тревогой ощутил и облегчение тоже. «Что же это я такое странное чувствую?» – подумал он, и это был первый опыт рефлексии в его жизни. Сам не зная о том, в этот момент Виталик здорово повзрослел.
Настя Зоннершайн доела печенье и теперь рисовала оформление набора офисной техники в стиле «болото». Получалось – премиленько.
* * *
Настроение у Анжелики было душераздирающим и терпким, как Летний сад накануне листопада. Сама она признавала это вполне нормальным для образованной тетки накануне менопаузы. Жизнь сложилась так, как сложилась, и самым разумным было бы просто признать этот факт.
А вот Олега все-таки что-то не устраивало. Он пытался о чем-то говорить и это было ненужно и натужно, как растянутая в две руки бельевая резинка. По своей природе и Анжелика, и Олег были скорее молчаливы. Много разговаривали только во время исполнения профессиональных обязанностей (чтения лекций и психологического консультирования) и по причине душевного неустройства.
– Ты помнишь, Белка, когда-то мы говорили с тобою целые ночи напролет… Придумывали целые истории, рассказывали их друг другу…
– Какое все это имеет значение… теперь? – спросила Анжелика. – С высоты прожитых лет романтизировать половой инстинкт можно разве что опираясь на воспоминания юности.
– Ты уверена, что с высоты?
– Ну хорошо, пусть из пропасти прожитых лет. Как тебе будет угодно. Кай уехал на Белое море, это важно. И еще куда-то делась наша с тобой дочь. Давай лучше поговорим об этом.
– «Эта роза растет в страсти моря, глубина этой розы – любовь», – процитировал Олег.
– Что это? – удивилась Анжелика.
– Это стихи семилетней девочки, дочери Марины Цветаевой, – объяснил Олег. – По-моему, они замечательно выражают суть наших с тобой отношений.
Анжелика потрясла головой, как трясут лошади, отгоняя оводов.
– Ты знаешь, Анджа, почему никто из нас двоих так толком ничего и не добился в этой жизни?
– Это ты-то ничего не добился?! – Олегу все-таки удалось удивить ее. – Это как же тебя понимать? И чего ты, собственно, под этим «добиться» имеешь в виду?
– Видишь ли, Анджа, чем дольше я живу, тем больше мне кажется, что полная самореализация человека – штука все-таки парная. Так же, как и у развитых животных.
– А как же медведи? – спросила Анжелика. – Они самореализуются в одиночку. А павианы, на которых мы больше всего похожи в социальном плане, – так те прямо стадом и самореализуются. И уж кто как умеет…
Олег поморщился. Он не любил, когда ему возражали в тех областях, где он был не особенно уверен в себе. Там, где сомнений в его компетенции не было, он более всего ценил как раз хороший научный спор.
– Ты уходишь от разговора…
– Я? – удивилась Анжелика. – Ни от чего я не ухожу. Просто не очень люблю размазывать сопли по рельсам, когда поезд уже давно ушел. А вот о вещах конкретных поговорила бы с удовольствием. Что нам теперь делать? Как ты полагаешь? Не можем же мы просто сидеть, сложив руки, и ждать, когда эти почти дети во всем разберутся и все разгребут?
– Скажи, ты считала себя ребенком в их возрасте? – парировал Олег.
– Нет, конечно. Но моя мама считала и говорила, что я дура недоразвитая, и, может быть, где-то она даже была права…
– Ты жалеешь, что все так…
– Олежка, не начинай снова! Что делать сейчас? Вадим говорит…
– Да, да! Что же говорит твой распрекрасный Вадим?
– Олежка, ты что – ревнуешь?!
– Если честно, то да. Так бы и удавил голыми руками. Или даже горло перепилил его собственной кретинской расчесочкой…
– Идиот! Старый, седой идиот… Скажи, а тебе этот клад как историку, что, совсем не интересен?
– Знаешь, я специально старался не думать об этом все эти годы, когда Кай жил рядом со мной. Настоящий исследователь должен быть бесстрастен по отношению к объекту исследования. В этом залог его объективности, хотя, конечно, она все равно никогда не бывает абсолютной. А этот клад… он для меня с самого начала как-то излишне эмоционально нагружен…
– Может быть, ты и прав… А скажи мне еще вот о чем: почему раз за разом на протяжении многих лет эти загадочные сокровища вроде бы случайно, но стягивают в тугой узел судьбы все одних и тех же людей? Семья Кая, Алекс, Вадим, загадочный рыжий монах, я, мои подруги, ты… Что это за мистика такая?
– Я думаю, что скопление очень ценных материальных предметов, то, которое принято именовать сокровищем, по закону перехода количества в качество приобретает еще и некое духовное измерение. А уже это духовное измерение начинает искажать под себя нити судеб, перекраивает материальный мир по механизму обратной связи. Например, раз за разом притягивает к себе некоторых людей, вплетает их судьбы в свою жизнь. Кроме того, оно само обретает подобие биологической жизни, судьбы, характера. Может даже сформировать «свой круг» друзей и врагов так, как это делает обычный человек. Именно отсюда легенды о злобных или, наоборот, охранительных драгоценных камнях, проклятых кладах…
– Да-а… Спорно, но, по крайней мере, оригинально. А как ты думаешь, «наше» сокровище – оно какое? Какой у него характер? Насколько оно опасно для нашей молодежи?
– Ну, если судить по археологическим и прочим легендам, то «наше» сокровище – еще довольно спокойное и безобидное. Большинство кладов гораздо более кровожадны…
– Твоими бы устами… – вздохнула Анжелика. – Но если вспомнить всю историю с самого начала, с 11 века… Публичное изнасилование Владимиром полоцкой княжны Рогнеды, попытка их общего сына заколоть папочку, полоцкий князь-волхв Всеслав, умевший, по мнению современников, оборачиваться волком. Ефросиния, если я правильно понимаю, его родная то ли внучка, то ли правнучка – и сотворенный ею крест как бы искупление и одновременно аккумулятор всех этих симпатичных событий… И уже потом, здесь… Гибель семьи Кая, «красной проститутки» Фроси , семьи Кривцовых (прим. авт. – эти события описываются в романе «Земля королевы Мод»)… Не верится мне как-то, уж прости, в «безобидность» этого дурацкого клада…
