— Кто? — Но он и так знал. Он уже шел к машине.
— Я получила конверт. Запись… господи, это Симона. Он убил ее. Этот проклятый ублюдок похоронил ее заживо и послал мне запись. — Она плакала, всхлипывая и шмыгая носом.
— Где ты? — Прижав телефон к уху, он нашел ключи и завел мотор.
— На дороге, недалеко от дома. — Она назвала ему улицу и адрес.
— Ты в безопасности?
— Что ты имеешь в виду?
— За тобой никто не ехал? — Он погнал «кадиллак» по дороге.
— О господи, — прошептала она и замолчала. — Я не знаю.
— Закрой все двери и оставайся на связи со мной. Я приеду через десять минут.
— Хорошо.
Он уложился в семь, и Никки обрадовалась ему так, как никому в своей жизни. Она распахнула дверцу машины и бросилась в его объятия.
— Эта скотина… Эта сволочь убила ее. — Ей хотелось раствориться в его крепких руках, закрыться от мира, найти успокоение в чьей-то силе.
— Тихо, — прошептал он ей в волосы. С серого саваннского неба падал дождь. Он прижал ее к себе, и это казалось так естественно. — Я с тобой.
Она вздрогнула, пытаясь стереть из памяти крики Симоны, разумом понимая, что не поможет подруге истерикой, и все равно словно распадаясь на миллион болезненных кусочков.
— Он оставил это у меня в машине. — Никки шмыгнула носом, отстранилась, подняла глаза и увидела, каким заботливым стало его лицо.
— Машина была закрыта?
— Нет, но я могла забыть… не знаю… он уже побывал в ней. Украл мой сотовый.
— У тебя есть запасной ключ?
— Нет… то есть да. Я оставляла его отцу много лет назад, вместе с ключами от дома. На всякий случай, если вдруг что.
— Больше никому?
— Нет, вряд ли…
— А Симоне?
Никки хмыкнула, вспомнив о крутом «БМВ» подруги.
— Она ее никогда не брала.
— А как насчет бывшего парня?
— Шона? — Да.
— Очень давно, может быть. За эти годы я одалживала машину куче народа. Она такая старая, что там магнитола кассетная, а не дисковая.
— Могу я взглянуть на запись? Она кивнула.
— А послушать?
— О господи…
— Это может и подождать.
— Нет… Послушай. — Она с неохотой высвободилась из его объятий, и они сели в ее машину. Никки завела двигатель, перемотала кассету и поставила воспроизведение. И снова голос Симоны заполнил небольшой салон машины, и снова жуткие образы прорезали мозг Никки. Наконец наступило молчание.
— Иисусе, — прошептал Рид, и это прозвучало почти как молитва.
— Она умерла… — У Никки вновь потекли слезы, слезы боли, скорби и вины. Невыносимой вины. Если бы только она встретилась с подругой вчера вечером. Если бы позвонила…
Он взял ее за руку. Переплел их пальцы.
— На кладбище опять раскопали могилу. Краска отлила у нее от лица.
— Вы ее нашли?
— Пока не знаем. Наряд отправлен на кладбище Пелтье, это сразу за городом.
— Надо ехать туда. Срочно.
— Я не смогу устроить так, чтобы тебя пустили на место, — сказал он, глаза его потемнели, пальцы еще сильнее сжали ее руку. — Можешь остаться в машине или присоединиться к прессе, но это все, что я могу сделать.
— Но ты скажешь, Симона это или нет?
— Конечно.
Она откинулась на подголовник, закрыла глаза и глубоко вздохнула, как Джейк Вон требовал от них до и после тренировки.
— Хорошо, — сказала она. — Поехали.
— Во-первых, Никки, мне нужна кассета. Она открыла глаза и кивнула.
— И твой сотовый.
— Но… — Она начала возражать, но передумала. Полиции нужно все, к чему прикас&тся убийца, — для улик.
— Ты трогала телефон и кассету без перчаток?
— Увы, да. Я уверена, что и на том, и на другом есть мои отпечатки, но у полиции они уже имеются. — Когда он взглянул на нее, она добавила: — Это был другой случай, много лет назад. Кажется, я рассказала тебе о Кори Селлвуде. Когда он был мальчишкой и, как я думала, забирался ко мне в дом, полиция взяла мои отпечатки, чтобы сравнить с другими у меня дома.
— Но никто не трогал телефон или кассету с тех пор, как ты утром их нашла?
— Нет.
— Подожди секунду.
Она смотрела, как он подходит к «кадиллаку» и извлекает из «бардачка» два пластиковых пакета. Вернувшись, он через платок положил телефон в один пакет, потом бережно вынул зловещую запись из деки и бросил в другой. Она показала конверт, и его он тоже взял, запечатав вместе с кассетой.
— Знаешь, мне придется конфисковать машину, — сказал он, — на случай если сукин сын оставил там следы.
— Рид, погоди, я без машины не могу. — В таком состоянии она не могла себе представить, что ей придется расстаться с «субару».
— Никки, — упрекнул он, и она не стала возражать.
— Ладно, ладно. Тогда подбрось меня до проката, после кладбища.
— Ты уверена, что хочешь ехать?
— Уверена.
Рид позвонил, чтобы кто-нибудь забрал ее машину. Приехал эвакуатор, Никки подписала все нужные бумаги и забралась в «кадиллак» Рида. Он вел машину по омытым дождем улицам к окраинам города; она молчала, сердце ее было полно страха, а в ее мире стало темнее, чем вчера.
Что она будет делать, узнав правду? Поспешит в редакцию и напишет задушевную статью, чтобы воспользоваться близостью к жертве и выиграть соревнование на самый оперативный репортаж о последнем убийстве Гробокопателя?
Она едва заметила, как изменился пейзаж, когда они достигли приречного склона, где когда-то была плантация Пелтье. Сейчас у входа на кладбище толпились полицейские машины, фургоны групп новостей и автомобили без номеров. На страже стоял полицейский в форме, пропуская других копов, но удерживая зевак и репортеров на расстоянии.
Рид проехал мимо оборудования тележурналистов и остановился у фургона экспертной группы. Выглянув из окна, Никки увидела Норма Мецгера, который приехал в своей «импале». К счастью, он даже не взглянул в ее сторону и влился в толпу у ворот. Внезапно это журналистское безумие покоробило Никки. Показалось отвратительным. Все эти люди с диктофонами и камерами — такие же, как она, ее коллеги, и они жаждут новостей, любых сенсаций, и неважно, какая трагедия скрывается за ними. Их не интересует, что Симона Эверли была живой, любящей, симпатичной личностью. Что она человек, а не персонаж статьи.
А сколько раз ты была одной из них? Сколько раз ты шла на все ради статьи? Скольких безутешных людей ты доставала, роясь в их личной беде в поисках жемчужины, того особого подхода, который принесет тебе место на первой полосе ?
Ее затошнило, и она подумала, что, наверное, больна. Если бы у Симоны был какой-то шанс выжить… если бы Гробокопатель хоть раз проявил немного жалости… но она знала, что это не так. Кассета доказывала все.
Сквозь капли на лобовом стекле она видела, как Мецгер и остальные вытягивают шеи, чтобы лучше видеть, поднимают повыше ручные камеры, чтобы уловить следы трудов Гробокопателя. Над головой тарахтел вертолет — это тележурналисты поднялись в воздух, чтобы панорамно снять кладбище, с помощью мощного объектива увидеть, как полиция ищет улики, извлекает гроб, может, даже открывает его. Горе и чувство вины переполняли ее душу.
