— Да где же такого камикадзе взять…
— Похоже, негде, — бородатый вздыхает и кивает близнецам: — Едем, время дорого.
Кушетка, на которой я лежу, неудобная, а мне, как на грех, отчего-то очень хочется спать, и медсестра мешает мне думать, и мне надо в душ, иначе меня просто разорвет.
— Видала бестолочей — бросили меня здесь, а мне надо домой, в ванную…
— Лежи спокойно, в палате есть душ, привезут одежду — попробуем помыться. — Медсестра вздыхает. — Надо же, такие сыновья у тебя взрослые.
— Ага.
— Красивые парни. Тяжко с ними пришлось, без отца-то?
— А что, заметно, что без отца?
— Да не то чтоб заметно, но понятно. Ведь был бы у тебя хоть какой-никакой завалящий муж, разве б позволил он тебе довести болячку до такого состояния?
— Да мужья тоже разные бывают.
— Ну, такая, как ты, разного бы не потерпела. Так, сейчас щипать будет, терпи!
Колени словно огнем загорелись, и я зашипела.
— Ну а что ты хотела? Зато всякая зараза мигом умерла. Лежи, сейчас перестанет так щипать. Давай карточку заполним, потом анализы возьму. Попало из-за тебя мне сегодня от Семеныча — но и поделом, конечно…
— Это такой, с голосом, как из бочки?
— Да. Повезло тебе — если сам Семеныч будет оперировать, встанешь на ноги, тут уж гарантия. К нему ведь на операции в очередь за год записываются, отбою нет от больных. И то сказать — такой врач один, может быть, только и есть, руки золотые, волшебник. Конечно, он не всех оперирует, физически бы не смог всех, но экстренные случаи он берет сразу, если очень сложные, а у тебя как раз такой случай и есть, так что лежи спокойно, теперь ты в надежных руках. Семеныч работает без брака, это все знают.
— Он главврач?
— Нет, когда ему этим заниматься — с такой нагрузкой-то, страждущих полное отделение, и плановых, и ургентных, некогда ему. Еще и других обучает, к нему в интернатуру попасть чтоб, люди взятки предлагают, чтоб ты знала, да только он себе сам учеников выбирает. Он заведующий хирургическим отделением, и для пациентов лучшего врача не надо, но к персоналу совершенно безжалостен, как видишь. Сейчас надо тебя на каталку переместить, но сама-то не сможешь, а одна я тебя не перетащу, подождем твоих. Давай пока с карточкой управимся, пока суд да дело. Фамилия, имя, отчество, год рождения?
— Паспорт в сумке, возьми да перепиши.
Я не хочу разговаривать. Я думаю о том, что скажет Марконов, узнав, что я здесь. И что он скажет, если узнает, как я здесь оказалась. Ведь если бы я умерла, мне было бы все равно, что скажут друзья и знакомые, но теперь-то всяко нет.
— Мам, мы тут вот…
Денька берет меня за руку, я тяну его к себе, и он подставляет мне макушку для поцелуя.
— Давайте переместим ее на каталку, ребята, — надо в палату перевезти.
Они втроем поднимают меня с кушетки и кладут на каталку.
— Вот и ладно, — медсестра кивает. — Так, забираем бумаги, анализы я у тебя в палате возьму. Давайте-ка, ребята, перевезем ее в палату, там я ее переодену, а вы шмотки домой заберете.
— Мам, ты голодная? — Матвей обеспокоенно смотрит на меня. — Мы ничего не привезли, а ты…
— Ничего, сынка, я же обедала. Вы там супчик поешьте, я днем сварила.
— Перед тем как уйти с моста прыгать? — Матвей хмурится. — Вот в этом вся ты. Главное, чтоб мы были в шапочках и ели суп.
Я не могу сейчас с ним препираться. Я вообще не хочу ни с кем разговаривать. Мысль о том, что у меня не получилось то, что я задумывала — и не от того, что я струсила, а из-за какого-то кретина, который решил, что он Бэтмен, — злит меня невероятно.
— Мэтт, мы же договорились… — Денис толкает брата в бок. — Хватит.
— Да, договорились, — Матвей вздыхает. — Но старые привычки умирают трудно. Не побоюсь данного глагола в этом контексте. Мам, ты как?
— Ничего. Идите оба домой и…
— И поешьте супа, ага. Если поедим, тебя это обрадует?
— Успокоит — уж всяко.
Меня ввозят в палату, мальчишки резво застилают кровать принесенным постельным бельем и сгружают меня с каталки.
— Уходите отсюда все! — Медсестре, видимо, надоела наша перепалка. — Завтра придете. Вези их домой, Валера. Каталку-то в приемный покой отвезите, чтобы мне не ходить сто раз. Забирай пацанов, нечего им тут.
— Да уж не брошу, — бородатый вздохнул. — Все, свидание закончено, надели шапочки — и в машину, дома вас ждет суп!
Матвей погладил меня по щеке, Денька чмокнул в нос, и они исчезли, бородатый тоже был таков, его шаги и громыхание неуклюжей каталки затихают в коридоре, а я просто не знаю, что и думать. Я давно уже не помню такого, чтоб мои дети, будучи вместе, выказывали ко мне хоть какую-то нежность или вообще добрые чувства.
— Хорошие парни, — медсестра вздохнула. — Давай-ка, Оля, попробуем раздеться — примешь душ, и в постель. Поставлю тебе капельницу и катетер, попробуем немного уменьшить отек.
— Я сама.
— Сама ты сейчас даже на толчок не сходишь. Меня Вика зовут, завтра придет смена — тут Людка будет. Так ты что же, с моста хотела прыгнуть?
— Я не готова это ни с кем обсуждать.
— Ишь ты… Ну, как знаешь, а только выговориться иногда надо, если в себе все держать, до инфаркта — один шаг, это я тебе как медик говорю. Чаще всего инфарктники — именно такие вот стойкие оловянные солдатики, как ты. Это хорошо еще, что Валера тебя успел ухватить да сюда привез, а то осиротели бы пацаны.
— Они уже большие, я им не нужна.
— Дура ты. Подожди, не дергайся, я сама стяну с тебя юбку, тебе сейчас не надо двигаться. Так вот я тебе говорю — дура ты, как есть, дура! Сколько им, по двадцать лет? Да за ними еще глаз да глаз нужен, и на ноги ставить их еще несколько лет. Пацаны — они такие, чуть мать отвернулась, так и вляпались в дерьмо. Им опора нужна, ну а что языкастые — это ничего, дело поправимое, со временем пройдет. Давай-ка, опирайся на меня — дойдешь ли?
— Дойду…
Боль, задавленная препаратами, объявила сиесту. Я смогла вымыться, даже волосы помыла — и почувствовала себя человеком, облачившись в любимую рубашку и мягкий халат. Поесть бы чего…
— Вот, видишь — сразу дело веселее! А не выхвати тебя Валера, болталась бы сейчас на дне реки, рыбам на радость, водяному на потеху.
Похоже, бородача здесь знают все, и накоротке. Но я специально не стану спрашивать о нем, принципиально. Мне до него нет дела.
— Есть тебе не надо, завтра утром операция. Давай, возьму у тебя кровь на анализ.
— Я вот думаю — может, операция — это как-то чересчур?
— Всяко лучше, чем с моста вниз головой. Что ты теряешь?
— Я ведь могу и выжить.
— Тьфу на тебя, дура! Уж прости за прямоту, но когда баба твоих лет решает прыгнуть с моста, это надо лечить медикаментозно. Что, несчастная любовь накрыла?
