Не сейчас.
Вернуться сейчас означало бы капитулировать. Признать, что состариться в Эс-Суэйре мне не суждено, что привязанность к Доминику – фантом, что привязанность к отелю Доминика "-ложь, я просто использовала их – и Доминика, и отель; я пережидала время – именно так. В любом случае – был бы другой город, и другой отель, и другой Доминик.
Они ничего не стоят, ровным счетом ничего.
…Ничего не стоящий Доминик ждет меня на террасе. В окружении песка – он летит с океана, в ореоле прожекторов – их. только что включили. Картину дополняют несколько парашютов и несколько воздушных змеев, несмотря на вечер болтающихся в небе. Идиллическая картина сотворения мира по серферу, Доминик здесь нужен так же, как лыжи в пустыне.
–.Привет! – Я улыбаюсь Доминику самой ласковой из своих улыбок. Самой ласковой и самой фальшивой.
– Все в порядке? – интересуется Доминик.
– Все отлично.
– Ты встретила их?
– Да.
– Никого не потеряла по пути?
– Нет.
Доминик не просто изучает меня, как проделывал это неоднократно после моих возвращений из аэропорта, он пожирает меня глазами.
– Кто прибыл на этот раз?
– Шестеро и один, – врать Доминику я не в состоянии.
– Шестеро и один – будет семеро. Значит, прибыли семеро?
– Я предпочла бы именно эту формулировку – «шестеро и один».
Ужин, как обычно, приготовлен Наби; Наби живет при отеле гораздо дольше, чем я, и даже дольше, чем сам Доминик. Отец Наби работал у отца Доминика, так же, как дед Наби работал у деда Доминика, в то время, когда отель еще процветал. Теперь хозяйство пришло в упадок, на деньги, которые платит Доминик, семью не прокормить, так что Наби едва сводит концы с концами. Он мог бы уехать к зажиточным родственникам в Мекнес или отправиться в Агадир, туристический центр, где спецам, подобным Наби, всегда нашлась бы работа. Но Наби не делает этого, он привык к отелю и верит в то, что однажды все чудесным образом изменится.
Блюда, которые Наби стряпает из морепродуктов, всегда получаются отменными.
Запеченные креветки, салака на гриле и большое количество пряностей – все возбуждает аппетит, все дразнит обоняние, открытие последних пяти минут: я проголодалась!
– Чертовски хочется жрать! – в подтверждение я запускаю пальцы в тарелку с креветками. – М-м… сегодня у креветок замечательный вкус, ты не находишь, Доминик?
Доминик не отвечает. Вернее, отвечает не сразу. В руках Доминика подрагивает тонкий листок «Фигаро» – щит средневекового рыцаря, да и только! Сидя на безопасной террасе в Эс-Суэйре, он защищается им от вызовов Большого Мира, почему никогда раньше мне не приходила в голову такая простая мысль? Почему никогда раньше я не замечала, как печальны глаза Доминика? И этот маленький шрам на подбородке – я тоже не видела его!
– Шрам. Откуда у тебя шрам, Доминик?
– Шрам?
– Вот здесь, на подбородке.
Я перегибаюсь через стол и касаюсь рукой шрама Доминика. Доминик не делает никаких движений, сидит смирнехонько: СТО ПРОТИВ ОДНОГО – для морских пехотинцев из его брюха уже прозвучала команда «отбой».
– Он был всегда, – голос Доминика печален также, как и его глаза. – Всегда. Просто раньше ты не обращала на него внимания.
– Удивительно!
– Нисколько не удивительно. Кстати, и креветки сегодня самые обычные.
– Разве? – преувеличенно удивляюсь я.
– Точно такими же они были и вчера. И позавчера, и месяц назад.
Я больше не слушаю Доминика. Его лысеющий череп – вот что привлекает меня. Не так уж он некрасив, совсем напротив. Приди Доминику идея побриться наголо – все это могло выглядеть даже привлекательно, это подчеркнуло бы линию лба, и скрасило бы излишнюю округлость щек, и уравновесило бы подбородок. Брюху же (скрытому сейчас фиговым газетным листком) не поможет ничто, если, конечно, Доминик срочно не начнет качаться. Или играть в футбол в свете прожекторов.
– …Ты не слушаешь меня, Сашa! – в сердцах бросает Доминик.
– Конечно, слушаю. Еще никогда я не была так внимательна!
Положительно, скинь Доминик килограммов тридцать-сорок, он стал бы настоящим красавцем, колониальной достопримечательностью Эс-Суэйры, а сколько сердец он смог бы разбить! Сколько сердец хрустнуло бы под его пальцами подобно креветочным панцирям, мое сердце – не в счет, мое сердце уже занято.
– О чем я говорил, Сашa? – Доминик проявляет странную, несвойственную ему настойчивость.
– О чем? Мы рассуждали о креветках. О том, что сегодня они необычайно вкусны.
– Это ты сказала, что они необычайно вкусны.
– Просто тают во рту…
– Это ты… Ты сказала. А я сказал, что они самые обычные. Они – обычные, а ты – нет. Сегодня ты не такая, как всегда. Что произошло, Сашa?
Мне не хотелось бы обсуждать это. Во всяком случае, с Домиником.
– Почему ты не женишься, Доминик? – этот вопрос я задаю ему впервые. Впервые за три года, проведенных в отеле «Sous Le del de Paris».
На Доминика жалко смотреть: нелепый пот струится по нелепым вискам, нелепые пухлые губы подрагивают, нелепый подбородок трясется мелкой дрожью.
– Я хотел… Хотел сделать предложение одной чудесной девушке. Я даже купил кольцо…
– И что? Что ответила тебе чудесная девушка?
– Вот, посмотри!
Серебряная цепочка. С каких пор Доминик носит цепочку? Вопрос «почему раньше я не замечала ее» неуместен. Так же, как неуместна сама цепочка на толстой потной шее Доминика. И я испытываю самое настоящее облегчение, когда он снимает ее. И кладет на ладонь, и протягивает ладонь мне. Очевидно, чтобы я оценила кольцо, запутавшееся в цепочке. Очень мило со стороны Доминика.
– Что ж, чудесное кольцо.
Кольцо и вправду замечательное, может быть – слегка тяжеловатое, слегка помпезное и… слегка потертое. Проведшее с Домиником чуть больше времени, чем следовало бы.
– А как зовут девушку? Мерседес?
Мерседес, сладкая, как яблоко, не выходит у меня из головы.
– Мерседес? – удивляется Доминик. – Совсем не Мерседес.
– Тогда почему ты до сих пор не отдал… Чудесное кольцо чудесной девушке?
– Я хотел… Я только ждал подходящего момента.
– И?
– Он так и не наступил. Чудесную девушку увели у меня из-под носа.
– Как жаль.
Мне действительно жаль Доминика. Скинь Доминик килограммов тридцать-сорок, этого никогда бы не произошло.
– Мое сердце разбито, Сашa.
Представить разбитое сердце Доминика не составляет труда, стоит только разобрать завал из досок для серфинга и отогнуть край газетной страницы: там оно и лежит, расколотое на несколько жирных, сочащихся кровью кусков, даже Наби при всем его кулинарном таланте не смог бы сочинить из этого рано состарившегося мяса ничего, кроме банального гуляша.
