Элайн стояла на своем:
— Сумасшедший, видевший, как она уезжает, не должен был знать, что она — посторонний человек. Он мог подумать, что она живет здесь, подождать и попытать счастья — или несчастья.
— Простые ответы лучше, — хмыкнул Джейкоб. Это было также и одной из аксиом Элайн, но она не знала, применимо ли это здесь. Она так ему и сказала:
— Это гораздо сложнее — даже всего лишь вообразить, что это сделал один из людей в этом доме. Никто из них не способен на такую вещь!
— Некоторые способны, — отмахнулся старик. Ее вдруг рассердил его пессимизм и паранойя. События этой ночи ослабили ее защиту до такой степени, что она смогла позабыть, чему ее учили, и довольно резко выпалить:
— Я не понимаю, как вы ;можете говорить такое о своих родных!
— Это непросто, — согласился он. — Элайн, меня ужасно огорчает эта мысль, но я не мог позволить эмоциям взять верх над тем, что я знаю.
— Вы не можете знать. Вы видели, кто это сделал?
— Нет.
— Тогда...
Старик перебил ее:
— Нельзя долго избегать правды. Жизнь сама позаботится, чтобы правда снова и снова доходила до сознания. И если вы решите игнорировать ее, она в конце концов только больнее вас ранит. Я ожидал этого полтора десятилетия.
— Ни Деннис, ни Гордон, ни Пол — если уж на то пошло — не способны на убийство. И уж конечно, никто из них не способен на такое ужасное, кровавое убийство, как это. — Она суеверно поправилась:
— Силия Тамлин пока не мертва, было бы не правильно говорить о ней так. Пока это преступление — только попытка убийства.
— Это все часть их наследства, Элайн, — Джейкоб сумел примоститься к изголовью и сидел теперь настолько прямо, насколько мог, несгибаемый, как железо, стиснув пуховые подушки между изголовьем и матрасом.
— Наследство?
— Наследство Хоннекеров, то, о чем я пытался рассказать вам сегодня.
— Я не понимаю, — покачала она головой. Это было правдой. И, будучи правдой, это пугало ее, потому что она привыкла понимать положение вещей. Путаницу и сомнения всегда полагалось устранять как можно быстрее.
— Сумасшествие! — провозгласил Джейкоб Матерли. — Дед их матери, их собственный прадед, сошел с ума, когда ему было всего тридцать четыре, и с тех пор всю оставшуюся жизнь содержался в психиатрической больнице. А позднее недуг поразил их мать.
— Жену Ли?
— Амелию, — подтвердил он.
— Вы ведь не имеете в виду, что она была сумасшедшей, — пробормотала Элайн. Но она прекрасно знала, что он имеет в виду.
— Имею, — отрезал Джейкоб. — Сумасшедшая. Еще какая сумасшедшая. Она была красивая женщина, высокая и статная, с лицом как у богини. Ли думал, что ее полеты фантазии и весьма пылкий нрав интригуют, придают пикантность ее натуре, в остальном достаточно ровной. Поначалу он так думал. Позднее он узнал, что это симптомы более глубокого и опасного недуга.
— С вами все в порядке? — спросила Элайн. У него был плохой цвет лица, и он дрожал.
— Я в полном порядке, — прохрипел старик. Но он плакал, хотя и беззвучно, слезы блестели на его жестких щеках...
Похоже, Джейкобу Матерли, пусть и охваченному скорбью из-за воспоминаний о давней трагедии, не грозило перевозбудиться, как с ним уже было ранее в этот день. Элайн чувствовала — шансы, что приступ повторится, малы, и потому решила: пусть он говорит дальше в подходящий для него момент — до тех пор, пока она — наконец-то! — не услышит историю про Сочельник, историю, которая, казалось, связала весь этот дом черным и нерушимым заклятием, Но как раз когда запас слез старика начал иссякать, как раз когда Элайн решила, что пусть он продолжит и облегчит свою душу, таким образом раскрыв ей глаза, в дверь постучали. Она открыла — неохотно — и обнаружила, что на пороге, подобный птичке в человеческом одеянии, стоит Джерри, тоненький и хрупкий, слегка дрожащий.
— Что случилось? — спросила она.
— Полиция, — сказал Джерри.
Девушка согласилась, что полицейских следовало вызвать, хотя до сих пор не задумывалась об этом.
— Они хотели бы поговорить с вами внизу, — сообщил Джерри.
— Но я же ничего не знаю, — поморщилась Элайн.
— Они разговаривают со всеми.
Она вздохнула:
— Ну хорошо. Я снова уложу мистера Матерли и спущусь через; несколько минут.
Джерри кивнул и поспешил по коридору к лестнице, его тонкие и длинные ноги напоминали ноги краба или насекомого.
— Наверное, вы все слышали, — сказала она, закрыв дверь и повернувшись к Джейкобу Матерли.
Слезы уже перестали течь, железное самообладание снова вернулось к старику. Он проворчал:
— Если они захотят поговорить со мной, им придется подняться сюда.
— Мы постараемся, чтобы вам не пришлось с ними разговаривать, — Запротестовала девушка. Она достала еще успокоительного из аптечки, налила стакан холодной воды из обложенного льдом кувшина возле его кровати и посмотрела, как он выпил таблетку.
— Спасибо вам, — улыбнулся Джейкоб. — С меня довольно было полицейских в прошлый раз, довольно их ехидных замечаний, их грубых расспросов. Я иногда думаю, что полицейские более злобны с богатыми, нежели с бедными. Они позволяют своей зависти уводить себя чуть дальше, чем следует.
— А теперь спите, — попросила она.
— Я попытаюсь.
Он закрыл глаза и скрестил руки на груди, пока она выключала свет. Элайн быстро отвела от него взгляд, потому что "в это в момент он выглядел как покойник в гробу, готовый к захоронению.
В холле она обнаружил, что кто-то выключил свет. Покров теней расстилался вдоль всего коридора до тех пор, пока через верхнюю площадку лестницы снизу не просочился слабый свет. И голоса. Голоса тоже донеслись до нее, отдаленные и гулкие, произносившие слова, которые нельзя было разобрать. Они так же легко сошли бы как за призраков, стонущих в стенах, так и за людей, ведущих обычный разговор.
Она сошла вниз по лестнице, осознанно стараясь замедлить биение своего сердца. Глупые страхи. Детские страхи. “Элайн, — бранила она себя, — ты становишься такой же вычурной, как и этот дом, такой же глупой, как Деннис Матерли”.
Тем не менее, когда она добралась до нижней площадки лестницы и Джерри вышел из ниши, чтобы проводить ее к полицейским, она так испугалась, что отпрянула и негромко вскрикнула от страха. Дворецкий взял ее за руку, похлопал по ней и сказал, что знает, что она испытала, и сожалеет, что напугал ее.
Элайн проследовала за ним в кабинет — в яркое озерцо желтого света, моргая, пока ее глаза привыкали к перемене. Она увидела там всех домашних:
Ли, Денниса и Гордона, Пола Хоннекера. Еще там было двое полицейских. Высокий, широкоплечий человек примерно лет сорока представился как капитан Ранд, а более приземистый, смуглый и проворный детектив, больше смахивал — для того, кто привык к старым фильмам по телевидению, чем на блюстителя законности.
