Нет, так не пойдет. Потому что это мерзость, подлость, гнусность, свинство и паскудство, так с ним поступать. А рожу-то как, черти, разукрасили, вся в кровищи. До затылка не дотронешься.
Он еще полежал на соломе, поразмышлял. В бироновском подвале хоть по глотку света дневного давали – сочился под потолком малый ручеек. В этоом узилище темнота была полной.
– Нет, господа, не надейтесь! Вам меня не сокрушить. Выпутаюсь! – подбадривал себя Матвей, но как-то неубедительно.
Хотелось бы знать, на свободе ли Родька. Если Люберова не схватили, то уж он найдет способ вызволить друга из этой мрачной дыры. Но если он сидит здесь же, через стену, тогда хана. В Польше война. Они могут проторчать как пленники до второго пришествия. Можно сдохнуть в этом подвале? Да за милую душу!
Но человеку не дано приоткрыть завесу будущего, не дано предугадать, что ждет его завтра. Мойры – три дочери ночи – ткут его судьбу. Они сидят в белых одеждах на стульях с высокими спинками, на головах венки, в руках веретена. Неустанная их работа сопровождается пением: Клото поет о настоящем, Лахезис – о прошедшем, Антропос – о будущем.
Как все красиво, поэтично и неправдоподобно. А может, мы сами потеряли правильное видение мира? Цивилизация, твердой поступью поспешая вперед, столько же приобрела в понимании мира, сколько потеряла. И греческие мойры, и римские парки потерялись где-то обочь сверкающей дороги. Но им, мудрейшим, до этого и дела нет, знай себе прядут на веретене необходимости. Прекрасная Клото уловила узелок на невидимой пряже. Вроде бы не должен он здесь находиться, и богиня чуткими пальцами принялась распутывать нить судьбы князя Козловского. Ему еще рано думать о смерти.
Посыльным судьбы в нашем случае предстал не Родион Люберов, который, ожидая друга и кляня его за непредсказуемость, торчал в «Белом вепре» или метался по округе, опять же в поисках Матвея. Помощником прекрасной Клото оказался юный панич Ксаверий.
Однако соскользнем с высокопарного тона. Ксаверий видел, как русского офицера запихивали в подвал замка. Он знал также, что батюшка утром навестил своего пленника. О чем они беседовали – неизвестно, только князь за обедом был раздражен до крайности и, не стесняясь присутствия молоденькой русской и ее расплывшейся компаньонки, стал поносить Россию на чем свет стоит. «Аспиды кровососные» – хороша фраза? Княгиня не знала, куда деть глаза, тетка Агата притворилась глухой, а прекрасная Лиза просто обмерла от страха.
– Позвольте вас спросить, ваше сиятельство, чем же так страшно прогневало вас мое отечество?
Ах, лучше бы она не спрашивала этого, Ксаверий помертвел, ожидая худшего, но отец, словно оборотень, превратился в светски любезного человека.
– Я, мадемуазель, говорил аллегорически. Сия риторическая фигура посвящена всему роду людскому, который есть не что иное, как носитель и потатчик пороков. Император Калигула говаривал, что жалеет, что все человечество не имеет одной головы, чтоб отрубить ее разом.
– Что уж он так лют?
– Он тоже говорил аллегорически, – вмешался Ксаверий, а княгиня поспешила перевести разговор на более спокойные темы.
После обеда молодежь отправилась на свою обычную прогулку: вначале шли вокруг дома, полюбовались вырезанными на фасаде фигурами, затем по лестнице спустились в парк. Тропинки были не подметены, Лизонька поддавала опавшие листья носком туфельки, с каждым ударом туфелька поднималась все выше. Павла недовольно закашляла: не пристало так легкомысленно вести себя деве! Ксаверий тоже шуршал листьями, вторил веселому смеху девушки и все не решался приступить к главному, все прикидывал, а не будет ли это предательством по отношению к собственной семье? Все-таки Лизонька – иностранка, да еще русская, стоит ли ее так близко подпускать к тайнам дома Гондлевских?
Дело в том, что Ксаверий решил сообщить Лизе о русском офицере в подвале. Вызвано это было отнюдь не излишней болтливостью. Он не принадлежал к той породе людей, которые физически не в состоянии хранить тайны: они их распирают, дышать свободно не дают. И уж никак не желание помочь несчастному привело Ксаверия к такому решению. После подслушанного в библиотеке разговора княжич решил, что во имя своей любви должен действовать немедленно и рассчитывать только на свои силы. «Ad cogitantum et agendum homo natus est»[30] – учат древние. Мать, при видимой мягкости, была необычайно тверда в решениях, которые касались славы дома Гондлевских. У Ксаверия не было сомнения, что она в конце концов уговорит отца, поэтому единственным способом избавиться от постылой свадьбы было, как ни грубо это звучит, выкурить Лизоньку Сурмилову из замка, и чем скорее, тем лучше.
Пока он не знал, для чего ему нужен сидящий в подвале офицер, но чувствовал, что может такое-этакое в помощь ему образоваться. Девица, к которой он недавно испытывал явную симпатию, теперь была для него «anguis in hebra» – змея в траве, как говорили латиняне, то есть смертельной опасностью. Но даже в мыслях ему было неприятно называть Лизоньку змеей. Она добра, на этом Ксаверий и строил свой план. Конечно, Лизонька постарается облегчить судьбу соотечественника. В тридцати верстах или около того стоит русская армия, она захочет с ней связаться. Там дело закрутится, и, смотришь, Лизонька в сопровождении отряда драгун отбудет на родину.
Лиза сама помогла Ксаверию коснуться щекотливой темы:
– Ваш папенька был так рассержен за обедом. Право, не понимаю, чем мог быть вызван его гнев.
– О, он вполне объясним. Отец схватил человека, которого считает виновным в смерти моего старшего брата Онуфрия. Брат был убит прошлой осенью.
– Это ужасно. Позвольте выразить мое соболезнование. И что же, понадобился целый год, чтоб отыскать убийцу?
– Отец ничего не знает наверняка. Все это только предположение. Этот человек – русский офицер, и сейчас он находится здесь в подвале.
– Ка-ак? Русский? Но зачем ему было убивать вашего брата?
– Все это тайны за семью печатями. Но отец считает: «Pereat mundus, fat justitia».
– Наверное, он считает очень мудро, но я не понимаю.
– Ах да. Это латинская пословица. Правосудие должно случиться, хотя бы погиб мир.
– Князь Ксаверий, вы говорите загадками. – Лизоньку уже покинуло беспечное настроение, и говорила она очень серьезно. – Если у вас нет прямых доказательств вины этого человека, то зачем же держать его в подвале?
– Лизонька, порой вы очень наивны! Можно подумать, что на вашей родине поступают иначе. Этого офицера держат, чтоб допросить подобающим образом. Боюсь только, что он не скажет батюшке правды… вернее, вообще откажется говорить.
– Даже если откровенность послужит его освобождению? Невероятно!
