— Ради бога, не разговаривай с ней больше по-польски. Ведь я не знаю этого языка.
Как хорошо, что он меня предупредил! А то я совсем бы об этом забыла.
Должна признаться, что я все же немного нервничала, стуча в дверь той опасной женщины. Хотя все козыри были в моих руках, однако надо учитывать и то, что имела дело с опытной и хитрой шпионкой, которая могла застать меня врасплох чем-то неожиданным, к чему я не была готова.
Она приняла меня вполне непринужденно. Я сразу же заметила, что все ее вещи уже упакованы. Видимо, собиралась немедленно уехать. После двух-трех незначительных фраз я сказала:
— В принципе мы с мужем согласны на ваши условия.
Она посмотрела на меня со скрытым недоверием.
— Я была уверена, что вы послушаете здравого смысла.
— Да, — подтвердила я. — Однако прежде чем передать вам бумаги, которые вас интересуют, мне нужно убедиться в том, что вы даете нам взамен подлинное брачное свидетельство. Можете ли вы показать мне этот документ?
Не говоря ни слова, она встала и развернула передо мной — однако так, чтобы я не могла достать ее рукой, — какую-то бумагу с несколькими печатями. Я внимательно присмотрелась к ней и засмеялась.
— Простите, но ведь это фальшивка. Фальшивка, и тем более неудачная, что мы имеем письмо именно от этой брачной конторы, в котором говорится, что в указанный период там никакой Реновицкий и никакая Элизабет Норман не регистрировали брак. Если вы изволите подождать, я сейчас позвоню домой и велю принести сюда все письма из разных нью-йоркских контор, чтобы вы смогли наглядно удостовериться, какая наивная и опасная ваша интрига. Это фальшивка. Обыкновенная фальшивка!
Она пронзила меня взглядом, полным ненависти, но взяла себя в руки и пожала плечами.
— Извините, но то, что я от вас услышала, — полная чушь. Этот документ подлинный. Да если бы даже его не было, ваш муж не посмеет возразить, что восемь лет назад женился на мне. Наконец, есть свидетели.
— Свидетели? Таким свидетелям никто не поверит. Те свидетели — ваши сообщники, шпионы. Весь тот процесс бракосочетания был разыгранной комедией. Но вы просчитались. Вы думали, что по поручению мужа я следила за вами в Кринице. Да, действительно следила. Однако мой муж ничего об этом не знал. Вот так, дорогая пани. Все это я делала по собственному почину. И вы ошибаетесь, считая, что я не получила вашей фотографии. Да, ошибаетесь. Достала и разослала отпечатки по всему миру. Благодаря этому и узнала, кто вы такая и что где делали.
Здесь я назвала ей немало фамилий, которыми она пользовалась, и немало мест, где находилась за эти восемь лет.
Должна отдать ей должное: то, что она от меня услышала, наверное наполнило ее страхом, но она и виду не подала.
— Вам казалось, что мой муж в ваших руках и что вам удастся извлечь из него шантажом все, что вы захотите. Между тем вышло как раз наоборот. Это я держу вас в руках и в любой момент могу сделать так, чтобы вас арестовали. Вас бросят в тюрьму, и вы выйдете оттуда только через много-много лет, совсем старая и противная.
Я говорила возвышенно, и под моим взглядом с лица ее сбежала последняя тень бледной улыбки.
— Вы ничего не сможете доказать, — сказала она вполголоса.
— О, вы так думаете?.. Так знайте же, что каждое слово, которое вы здесь сказали, точно записано. Посмотрите-ка на эту люстру.
Я засмеялась, а она посмотрела вверх и заметно побледнела.
— Да, дорогая пани. Были свидетели, которые слышали ваш разговор с моим мужем и по первому моему требованию готовы подтвердить перед властями, что вы сами признались в шпионаже. Что вы поддерживали телефонную связь со своими сообщниками, передавали им информацию и получали указания. Да я могла бы уничтожить вас одним движением пальца. Но брезгую любой местью. И потому согласна оставить вас в покое на следующих условиях: во-первых, вы немедленно уедете из Польши и никогда больше сюда не вернетесь, во-вторых, вы отдадите мне этот ваш фальсификат и подпишите заявление, что никогда не были женой моего мужа и что ваш так называемый брак — это просто инсценировка. Кроме того, вы дадите слово, что до отъезда не будете ни с кем общаться, абсолютно ни с кем.
Она недоверчиво присматривалась ко мне и, с минуту поколебавшись, ответила:
— Откуда мне знать, что ваши угрозы имеют под собой какие-то основания?
— О, вы можете очень легко в этом убедиться. — Я подняла голову и, повысив голос, сказала: — Пан Ван-Гоббен, оставьте, пожалуйста, своего помощника наверху и спуститесь сюда, к нам.
Мы молча ждали. Не прошло и трех минут, как Фред постучал в дверь. Он вежливо поклонился и улыбнулся, хотя она встретила его взглядом, полным ненависти.
— Ну что же, ладно, — процедила сквозь зубы. — Я принимаю ваши условия.
Менее чем через полчаса все было готово. Поскольку ближайший поезд отходил около часа, мисс Норман согласилась, чтобы к этому времени ее опекал Фред. Когда уже вынесли чемоданы, она спросила меня:
— Можете вы мне объяснить, почему не захотели заявить на меня?
— Все очень просто. Во-первых, вы показали себя совершенно неспособной как шпионка, и мы с мужем считаем, что вы не могли бы причинить вред нашей стране. Во-вторых, не в моих обычаях мстить людям, которых я так презираю как вас. Не хочу, чтобы вы имели повод думать, будто я отдаю вас в руки властей из-за того, что не в состоянии иным способом сохранить чувства тех мужчин, которых вы пытались — да и то безуспешно — у меня отбить. Я не боюсь вас ни как шпионки, ни как шантажистки, ни как соперницы. И своей свободой вы обязаны не чему иному, как моему чувству собственного превосходства.
Боже мой! Сколько сил, сколько нервов, сколько унижений, бессонных ночей, тревог и страхов пришлось мне испытать, чтобы, наконец, бросить в лицо этой женщине эти слова! Как многому я научилась за эти два месяца, как много пережила, перетерпела, передумала! Я созрела душой, возмужала как человек, однако любая женщина меня поймет, когда я искренне признаюсь: как только Фред позвонил мне домой и сказал, что мисс Норман уехала, нервное напряжение, которое так долго не давало мне расслабиться вдруг прошло. Я снова стала только женщиной и в слезах прижималась к любимому мужу — моему мужу, за которого я вела такую опасную борьбу и, наконец, закончила ее победой.
Вот уже четыре дня не заглядывала в дневник. Четыре дня сидим с Яцеком в Голдове. Это у нас нечто вроде второго медового месяца. К сожалению, он продлится недолго. Через несколько дней Яцеку надо возвращаться в Варшаву. Радуюсь только тому, что завтра приедет Тото, а в воскресенье — Гальшка, которую я пригласила на отдых. Правду сказать, сделала это главным образом ради того, чтобы она не поехала на лето в Шотландию. Ее муж такой скупой, что стоило ему услышать мое приглашение, как он сразу заявил, что о Шотландии не может быть и речи.
