— Мама…
— Я не закончила. Ты сама поймешь, когда я закончу. Кто больше всех гордился тобой, когда ты стала тем, кем хотела? И ты смеешь говорить нам, что это не наше дело, когда кто-то хочет погубить тебя?
— Я… я просто не видела смысла в том, чтобы волновать всех.
— Ха! Волноваться — это наша работа. Мы твои родители.
— Ну, ладно, надо было сказать вам. Я собиралась после сегодняшнего… Если бы Бо не встрял…
— Теперь ты будешь обвинять его? — вмешался Гиб.
Рина приняла бойцовскую стойку.
— А больше никого не осталось. И потом, его же здесь нет, он возражать не будет. Конечно, я с удовольствием повешу это на него. Да и с каких это пор он вдруг стал твоим лучшим другом?
— Он пострадал, спасая тебя. — Гиб сжал запястья Рины. — Сандер этой ночью мог зашивать тебя. А могло быть и того хуже.
— Извинись, — напомнила ему Бьянка.
Гиб мученически возвел глаза к потолку.
— Прости, что я назвал тебя эгоисткой. Ты не такая. Я просто был очень зол.
— Ладно, все нормально. Я эгоистична, когда речь заходит о вас. Я люблю вас. Люблю вас обоих, — повторила Рина, прижимаясь к отцу и взяв за руку мать. — Я не знаю, кто все это делает и почему, но теперь мне действительно стало страшно. Оба раза он оставил на месте преступления предметы из «Сирико».
— Из «Сирико»? — переспросил Гиб.
— В школе это был коробок спичек, сегодня — столовая салфетка. Он мне намекает, что может войти туда, добраться до вас. Он мне намекает… — Ее голос дрогнул. — Я боюсь, что он может причинить зло кому-нибудь из вас. Я бы этого не вынесла.
— Ну, значит, ты понимаешь, что мы чувствуем, когда речь идет о тебе. Иди поспи немного, тебе надо отдохнуть. Мы закроем за собой дверь.
— Но…
Бьянка сжала руку Гиба, не давая ему заговорить.
— Тебе надо отдохнуть, — повторила она. — О нас можешь не беспокоиться.
Когда они остались наедине, Гиб шепнул жене:
— Ты же не думаешь, что мы оставим ее одну?
— Мы оставим ее одну. Мы должны верить в нее, и она должна знать, что мы верим в нее. Это так трудно. — На мгновение Бьянка сжала губы, стараясь сдержать дрожь в голосе. — Это всегда бывает трудно: отойти от своих детей, дать им действовать самостоятельно. Но приходится это делать. Идем, давай запрем дверь. Мы пойдем домой и там будем тревожиться о ней.
Звонок разбудил ее без четверти шесть утра. Рина еле продралась сквозь вязкую дрему переутомления, нащупала выключатель, потом магнитофон.
— Что? — пробормотала она в трубку.
— Не так уж ты проворна, да? Не так умна, как ты думала.
— Зато ты у нас умный, да? — Рина изо всех сил старалась сдерживаться. — Только, знаешь, уж больно ты суетишься. Столько хлопот, столько шума, чтобы взорвать один несчастный грузовик! Грузовиков много, новый купим.
— Держу пари, он здорово разозлился. — В трубке послышался тихий смешок. — Хотел бы я видеть его рожу, когда пикапчик взлетел на воздух!
— А чего ж ты? Надо было остаться и посмотреть. Будь у тебя яйца круче, ты бы остался, поглядел бы на спектакль.
— У меня есть яйца, сука. И ты будешь их лизать, прежде чем я с тобой покончу.
— Если это все, что тебе нужно, скажи мне, где и когда.
— Я назначу время и место. Ты что, все еще не понимаешь? Даже после того, что было сегодня, ты все еще не понимаешь. А еще говорят, что ты умная. Да ты просто тупая сука.
Глаза Рины прищурились.
— Ну, раз так, может, ты мне хоть намекнешь? Скучно играть, когда я совсем не знаю правил. Ну, давай, — принялась уговаривать Рина, — давай поиграем.
— Моя игра, мои правила. До следующего раза.
Когда он повесил трубку, она глубоко задумалась. От сонливости не осталось и следа. Ее ум работал, и работал он быстро.
«Ты что, все еще не понимаешь? Даже после того, что было сегодня?»
Что было именно сегодня? — спросила себя Рина. Он пользуется разными способами, атакует разные цели. Он не придерживается определенного modus operandi [42], как поступил бы на его месте обычный серийный поджигатель.
Он оставляет в качестве подписи какой-нибудь предмет из «Сирико». Как послание ей.
Кто-то из тех, кого она арестовывала в прошлом? О’Доннелл заподозрил Люка. Что ж, Люк никогда не любил их лавочку. Но Люк живет в Нью-Йорке. Можно, конечно, предположить, что он специально приезжал в Балтимор, но зачем? Зачем ему преследовать ее после стольких лет?
Да и речь не та, слова чужие. Конечно, Люк мог сделать это нарочно, чтобы сбить ее с толку. Но опять-таки зачем?
Плюс к тому Люк ничего не знает о пожарах, о взрывчатке. Он никак со всем этим не соприкасался, если не считать того случая, когда сожгли его «Мерседес», он…
Рина выпрямилась.
— О боже!
Это было не то же самое, точного совпадения не было. Грузовик Бо не был взломан, салон не был подожжен, сигнализация не была отключена. Но…
Мотор, шины, шасси залили бензином, взрывное устройство было помещено в бензобак.
Столько лет назад! Неужели это один и тот же человек? Поджог был направлен не против Люка, он и не думал о Люке.
Он думал о ней. Все это время.
Рина поднялась и начала расхаживать по комнате. Прошло столько времени! Шесть лет? Может, в промежутке были и другие инциденты? Может, она просто не врубилась? Может, ей и раньше приходилось выезжать на вызванные им пожары?
Придется изучить открытые дела, особенно «глухари». Все незакрытые дела, когда-либо проходившие через их участок.
Как давно это началось? Сколько лет он готовился вступить в личный контакт с ней?
Холодный страх сжал ее сердце и заставил замереть на ходу. Кровь отлила от лица. Она повернулась и сбежала вниз по лестнице.
Руки у нее тряслись, когда она схватила листок, исписанный вручную на кухне у Бо. Запись ее разговора с поджигателем.
«А ты просто вспомни, просто вспомни всех, кому ты давала. Вплоть до самого первого».
— Первого, — прошептала Рина и медленно опустилась на пол. — Джош! О господи, Джош!
Без пяти минут восемь Рина постучала в дверь Бо и продолжала стучать, пока он не открыл.
Глаза у него были заспанные, волосы с одной стороны были примяты, с другой — стояли дыбом. На нем ничего не было, кроме синих боксерских трусов и хмурого выражения лица.
— Мне надо с тобой поговорить.
— Да-да, конечно, заходи, — проворчал он, когда она проскользнула в дом мимо него. — Присаживайся. Может, позавтракаешь? Я к твоим услугам.
— Мне жаль, что пришлось тебя разбудить. Особенно после такой ночи, но это очень важно.
