7
— Кать…
Молчит.
— Котька, давай фильм посмотрим?
Кивок, и… тишина в ответ.
— Или погуляем? — не отстаю я.
Дочка пожала плечами, а я кулаки сжала под столом. Достало! Дерьмовая я мамаша, но терпение моё истончается. Иногда… черт, иногда, особенно сегодня, мне дочку встряхнуть охота!
— Кать, почему опять молчим, а? Вчера вон как бодро болтала, прям фонтан красноречия. Ка-а-ать, ну что опять не так?
Дочка вздохнула, но не ответила.
Психолог говорила, что дочка не издевалась надо мной, когда молчала. Она правда не могла говорить из-за стресса. Но еще дело в том, что хоть Катька меня и не винит в крахе семьи, подсознательно она винит меня в том, что я её не защитила.
Потому и не готова была говорить.
Но заговорила же! Причем не пару фраз она выдала, а трындела целый день.
Сейчас-то почему молчит? Манипулирует? Издевается?
Боже, дай мне сил не отвесить оплеуху своей дочурке…
— Кать, что не так? Ты обиделась на меня? Или… я не понимаю, — всплеснула я руками. — Почему с чужим человеком ты готова говорить, а со мной нет? Ты можешь хоть слово мне ответить, а? Или напиши, если я недостойна того, чтобы твой голос услышать, — невольно повысила я голос.
Катькины губы задрожали, она бросила кухонное полотенце на стол, и выбежала из комнаты. И ответил мне топот её ног по деревянной лестнице, ведущей на первый этаж.
— Катька, извини, — выкрикнула я, встала, хотела пойти за ней, но с выдохом плюхнулась обратно на стул. — Уф, когда это всё закончится? Я же думала, что всё наладилось… дьявол!
Нет, не могу я идти сейчас к дочери и извиняться за окрик, нервы на пределе.
А вчера… вчера всё было классно, мне впервые за этот месяц было по-настоящему весело. Мы слепили снеговика, пообедали, затем вернулись к нашим зимним инсталляциям, и доделали снеговику бабу и ребенка. Продвинули семейные ценности, так сказать, а то нефиг снеговику быть вольным одиночкой! Затем мы снова перекусили, и даже посмотрели с Катькой мульт.
Егор всё это время был с нами, и я нарадоваться не могла — Катя была оживленной. Буквально успокоиться не могла: болтала, моталась с первого этажа на второй, и обратно, притаскивая Егору свои награды, хвастаясь ими, и треща без умолку.
А я-то губу раскатала, угу. Думала: ну всё, намолчалость моё дитятко, больше не будет меланхолии и тишины.
И наступило утро. А с ним и тишина от Котьки.
Вот у меня и сдали нервишки.
— Дыши, — скомандовала я себе, хотя завизжать готова от оглушающей тишины в доме. Такая тишина, что аж в ушах звенит. — Дыши, Настя, скоро всё наладится, просто дыши!
Может, аутотренинг бы и помог, но подействовать он не успел. Мой телефон завибрировал.
— Ох, мать твою, что тебе надо, — пробормотала я, и приняла вызов: — Да.
— Привет, милая, — несколько удивленно поздоровался муж. — Ты… вы там как?
— Волки пока нас не сожрали, — рявкнула я. — Слушай, вот что ты не отстанешь, а?
— В смысле?
— В коромысле! Я тебе говорила, как на Катю действуют твои звонки? А я? Я, как думаешь, хочу с тобой беседы вести? — прошипела я в трубку, а внутри всё клокочет от ярости. — Как тебе идея отстать от нас?
— То есть, я должен забыть что у меня жена есть и ребенок, так, да? — муж тоже зашипел гадюкой. — Ты же сама мне говорила, что презираешь таких мужиков, которые детей своих кидают. Говорила? Говорила. Я что мразь по-твоему, которая может про дочь забыть, и забить на неё?
— А разве ты не это сделал? — хмыкнула я.
— Я ОШИБСЯ, ТВОЮ МАТЬ! — заорал он дурниной. — Ошибся! Меня что теперь на костре нужно сжечь? Камнями закидать? Я. Просто. Ошибся. И я имею право звонить своей дочери, и напоминать, что у нее есть папа, который её любит, поняла?
— Катю сейчас в покое нужно оставить, хренов ты эгоист. Звонками своими и сообщениями совесть пытаешься облегчить? А о Кате ты подумал, любящий папочка, а? Подумал ты о ребенке? Она после твоих сообщений сама не своя, напоминальщик фигов. Неужели сложно дать ей время? Или мне отобрать у дочери телефон, чтобы ты ее не доставал?
— Как ты меня … — рыкнул муж. — Так и знал, что ты Катю против меня настраиваешь!
— Ты как со мной разговариваешь? Иди, и Натали матом крой, — холодно осадила я Виктора.
Никогда он себе такого не позволял. Ссоры были, особенно в самом начале, когда мы притирались друг к другу, но я сумела себя поставить так, что мат и оскорбления — это табу для нашей пары.
Табу, да. В прошлом, как я понимаю.
— Извини, — сдулся Виктор, помолчав. — Я… блин, я просто из себя вышел. Ты трубку раз в год берешь, Катя вообще не отвечает ни на звонки, ни на сообщения. А ты как ответишь, так сразу скандал. Я тоже человек, знаешь ли.
— Знаешь ли, — повторила я, — и я человек! Нет у меня желания с Иудой беседы вести. Фотографии дочки я тебе скидываю, описываю как наш день прошел. Мне легко это, как думаешь? И Катьке я тебя рекламирую, мёдом твой образ поливаю. Вить, мне это легко по-твоему? Представь, что это я тебе изменила, и тебе приходится ребёнка на ноги ставить, да еще и говорить дочери, какая мать хорошая. Представил? Вот и постарайся не свою совесть облегчить своими звонками и сообщениями никчемными, а нам помочь. Катю в покое оставь, как готова будет — вернете общение, я препятствовать не стану. И мне не названивай, итак тошно. А лучше… Вить, завтра я Катю везу в город на прием, буду договариваться насчет онлайн сессий с психологом. В общем, я в городе буду. Давай-ка на развод подадим.
— Развода не будет.
— Будет, — разозлилась я. — И либо мы это сделаем быстро и не конфликтуя, либо я обращусь в суд. Но развод, Витя, будет.
— Это мы еще посмотрим, — выпалил он. — Я тебя люблю, у нас ребенок, развод — это бред. Я ошибся один раз, и мы можем все наладить. Семейная терапия, совместный отдых… Насть, не глупи.
— Это не глупость, это решение.
— Это тупое решение. Тебе тридцатник, кому ты нужна-то будешь, да еще и с прицепом? А я тебя люблю, между прочим, — выдал Витя.
