— Мне уже кажется, что нет, — сокрушенно качаю головой. — Никогда я не был ему родным…
— Ладно, что планируешь делать, когда мы найдем Дмитрия?
— Ничего, — выдыхаю устало. — Мне нужен только сын.
И правда, ловлю себя на мысли, что мне абсолютно все равно, что будет с отцом. Не хочу участвовать ни в каких разборках. Только Сережка имеет значение.
— Отдай его мне. — Взгляд тестя тяжелеет, а руки сжимаются в кулаки. — Я поступлю по совести…
— Забирайте.
Борис Артурович отдал приказ своим людям, и те окружили коттеджный поселок, чтобы никто не смог из него выехать. Дом, в котором находится отец, вычислили без труда, но как войти незамеченными, пока непонятно.
Мы на соседней улице в машине. Все тихо вокруг, и охраны не видно ни во дворе, ни в окнах. Очень подозрительно это, но отец точно там, и Сережка, судя по камерам, тоже.
— Так, все, я пошел! — тянусь к ручке двери.
Нервы не выдерживают напряжения. Не могу я просто сидеть и ждать, пока мой маленький сын там один.
— Стоять! — рявкает в спину Борис Артурович. — Ты что, не понимаешь, что он специально заманивает тебя?
— Да плевать мне уже, — отмахиваюсь от него и сжимаю руки в кулаки. — Надо закончить с этой историей и забрать Сережку как можно скорее.
— Ладно, давай, — качает он головой и протягивает мне левый ствол. — Я прикрою.
— Спасибо, — пожимаю руку, убираю пистолет за ремень и выхожу на улицу.
Пара сотен метров — и я останавливаюсь напротив входа в дом. Нервы натягиваются, как стальные канаты, но отступать некуда. Шумно выдыхаю и уверенно иду в дом, где сейчас находится отец с моим сыном.
***
Снимаю пистолет с предохранителя и осторожно вхожу внутрь. Звенящая тишина давит на уши, но я продолжаю идти по незнакомому дому, прислушиваясь к каждому шороху. Колючие мурашки лихорадочно разбегаются по коже, а сердце сковывает истеричный страх.
Прохожу длинный коридор, справа кухня, слева гостиная. Слышу характерный треск огня и сворачиваю туда. Отца замечаю почти сразу. Как ни в чем не бывало сидит в кресле напротив горящего камина и не спеша потягивает коньяк. Застываю в недоумении. Не знаю, что ожидал увидеть, но явно не это. Мелькает шальная мысль грохнуть его по-тихой, но все же здравый рассудок берет свое, и я убираю пистолет на место.
— Я знал, что ты найдешь меня. — Голос отца звучит глухо и безэмоционально, а меня передергивает от его тона.
— Где мой сын? — цежу сквозь зубы, взглядом прожигая дыру в затылке.
Каждый вдох дается с большим трудом, а сердце лупит по ребрам. Титаническим усилием воли заставляю себя остаться на месте и не рвануть к отцу, чтобы вцепиться ему в глотку.
— В безопасном месте, — хмыкает он, залпом осушает содержимое бокала и нехотя поднимается на ноги.
— Где? — тихо рычу, опасно оскаливаясь. Нас разделяют несколько десятков метров и вся моя выдержка. Где-то на задворках сознания бьется отчаянная мысль, что не дает мне сорваться. Если я сейчас сделаю что-то не так, то сына больше не увижу. Поэтому держусь изо всех сил, сохраняя спокойствие.
— Ты предал меня… Разве я был тебе плохим отцом?
Слова летят в меня подобно пулям, но я ловко уворачиваюсь.
— Разве ты был мне отцом?
Это даже звучит смешно. Он точно в своем уме? Похоже, что нет. Вглядываюсь в его лицо, глаза лихорадочно блестят, а губы кривятся в язвительной ухмылке.
— Зачем ты так со мной поступил?
— Как «так»? — осторожно спрашиваю и незаметно осматриваюсь. Мы одни. Никакого движения нигде не видно. Какую же он затеял игру? Пока не понимаю, а пора бы узнать правила.
— Ты сдал меня Виннику. Как-то это не по-мужски…
Уже знает. Что ж, тем лучше.
— Во-первых, он все равно бы узнал в скором времени, — неопределенно пожимаю плечами, чтобы скрыть нервозность. — А во-вторых, своя шкура гораздо дороже, не так ли? — говорю с вызовом и ненавистью. Все-таки я хороший сын и отлично выучил все уроки, что преподавал мне отец.
— Какой ты… Слабак.
— Весь в тебя, — с готовностью возвращаю ему снаряд. — Ты сам меня таким воспитывал.
Медленно двигаюсь по комнате, разглядывая каждый угол. В конце коридора замечаю лестницу наверх. Надо проверить там.
— Плохо я тебя воспитал, — хмыкает он с презрением. — Жалким ничтожеством.
— Где мальчик? — настаиваю, игнорируя его оскорбления. Пусть называет, как угодно, я с легкостью переживу все это, но отдаст ребенка.
— Неужели ты готов вот так просто лишиться всего? — Отец проходит по комнате и останавливается около камина, грея руки в пламени. — Я же тебя зажал по всем фронтам.
— Да плевать мне на все, — выплевываю ему почти в лицо. — Подавись ты своими деньгами, скажи только, где мой ребенок!
— Ну раз так, тогда ты не будешь против поставить подписи в нескольких документах? — Отец жестом указывает на стол, где лежат какие-то бумаги. — Телефон свой оставь там же.
