растительную краску без аммиака.
Я окинула всех троих полным ужаса взглядом и остановилась на Александре, который в эту минуту читал надпись на коробке, прищурившись и почесывая в затылке.
Через несколько секунд он посмотрел на меня и широко улыбнулся.
– Честно говоря, я никогда этого не делал, – признался он. – Но глянул инструкцию на «Ютьюбе», так что начнем.
И действительно, Александр принялся меня стричь. Я видела, как падают на пол мои чудесные локоны, пока волосы не стали длиной до плеч. Потом он начал их красить. Во время этой процедуры я сидела на полу машины, а он стоял позади меня на коленях. Адрик держал контейнер с краской. Эган, в свою очередь, ждал на переднем сиденье, попивая кока-колу, и слушал музыку в наушниках. Я спросила, не купит ли он мне тоже кока-колы, потому что я хочу пить, но он ответил, что мне ее пить запретили. Я была уверена, что он это придумал из вредности, но так или иначе мне оставалось пить только воду.
Прошло около часа. Потом я смывала краску с волос в грязном туалете заправки, где мы припарковались. Наконец, я ее смыла и избавилась от повязки, чтобы замотать голову чистым бинтом, который они для меня тоже прикупили.
Посмотревшись в зеркало, я даже не удивилась, обнаружив, что не все пряди одинаково рыжие, а сама стрижка оставляет желать лучшего. Что поделаешь, Александр – весьма неважный стилист. Но что меня действительно удивило, так это мое лицо.
Увидев себя в зеркале, я обмерла. Справа на лбу виднелся ужасный шрам. Рану мне зашили, но шрам был выпуклый, красный и длинный, словно перекошенный рот. На подбородке красовалась еще одна маленькая ранка, а возле уха – царапина. Глаза ввалились, вокруг них залегли темные круги. Кожа была нездорово желтой. Я напоминала чудище из японского ужастика.
Я на миг зажмурилась, чувствуя, что сейчас упаду в обморок. Я никогда не была красавицей, но не видела причин комплексовать из-за внешности. Теперь же едва ли я смогла бы убедить себя, что неплохо выгляжу, если смотреть под другим углом. А хуже всего, что это случилось по моей вине, и все это – наказание за мою жестокость.
Я не могла сдержать дурацкие слезы. Я представила, как стану изгоем и буду прятаться от людей, как горбун из «Собора Парижской Богоматери» – одинокая, безобразная, печальная…
Из коридора, ведущего к туалету, донесся чей-то мощный рев:
– Ты там жива или в унитазе утопла?
Это был Эган.
Похоже, он вот-вот ворвется.
– Сейчас! – поспешно крикнула я.
Я быстро открыла воду, сунула под струю руки и щедро плеснула в лицо водой, чтобы смыть следы слез. Не хватало еще, чтобы он увидел меня такой жалкой.
Но вскоре его голос послышался совсем рядом:
– Ты что так долго? – спросил он. – Ты же знаешь, нам некогда прохлаждаться.
Я увидела в зеркале, как он просунул голову в дверь.
Я еще не успела наложить повязку, и огромный шрам был виден во всей красе. Я не могла допустить такого позора: чтобы его увидел король язвительных замечаний, а потому немедленно отвернулась и низко нагнула голову, как будто хотела окунуть ее в раковину.
– Сейчас высушу волосы, сменю повязку и выйду, – заявила я, намекая, чтобы он вышел.
Но Эган не ушел.
– Хочешь, помогу? – спросил он.
Я нахмурилась, ошеломленная и растерянная. Нет, все же грязная раковина – не самый приятный глазу предмет.
– И чем ты мне поможешь? – глупо спросила я.
– Наложить повязку, например.
На самом деле, чтобы наложить повязку, мне нужно было поднять руки, а это причиняло боль… Но нет! Мне не нужна его помощь.
– Нет-нет, я могу сама, – поспешила я заверить. – Руки у меня не отвалились. Подожди снаружи.
Но я забыла, что говорю с занудой Эганом Кэшем, и мой ответ привел лишь к тому, что он собственной персоной ввалился в туалет.
Меня охватила нервная дрожь. Бросив всполошенный взгляд в зеркало, я увидела, как Эган встал у меня за спиной, нахмурившись и скрестив на груди руки.
И пристально смотрел на меня.
– Нет, серьезно, я могу сама, – настаивала я.
– Подними голову, – велел он.
Вот черт!
– Эган…
– Подними голову, Джуд, – заявил он приказным тоном.
– Я не хо…
– Или мне самому поднять? – перебил он.
Я закрыла рот. Быть может, он и вправду это сделал бы, с него станется. После того как он немилосердно запихал мне в рот кучу таблеток, можно было ждать чего угодно.
Я судорожно вдохнула, набираясь храбрости, и подняла лицо, так что мы увидели друг друга в зеркало. Я хотела гордо вздернуть подбородок, но смогла лишь в отчаянии сжать губы. Он уставился на меня с каким-то странным выражением лица. Я прекрасно знала, что будет дальше, и у меня не было ни физических, ни моральных сил, чтобы ответить так, как следовало.
– Ну давай, насмехайся.
Я ждала от него глумливого смеха и дьявольского взгляда, но он ответил лишь растерянным жестом.
– С чего бы мне шутить? – спросил он.
То есть как это?
На моем несчастном лице отразилась полная растерянность.
Я попыталась уловить фальшь в его вопросе, но, как ни странно, не почувствовала ее.
– Такое впечатление, что у меня на лбу зашитая вагина, – брякнула я.
Я прижала пальцем ужасную рану. Эган пристально уставился на меня, чуть прищурив прозрачные глаза, чтобы рассмотреть получше.
И тут расхохотался.
Расхохотался искренне, весело, показывая дурацкие безупречные зубы, и на щеках у него выступили клятые ямочки, которых у него никак не должно было быть. Потому что, согласитесь, ямочки – это что-то теплое, красивое, добродушное, чего не может быть на лице демона!
Я сердито нахмурилась. Он заметил это и затряс головой, пытаясь остановить смех.
– Если бы… Если бы ты не… – Он зажмурился от смеха, схватившись за живот. – Если бы ты не сказала… – хохотал он. – Если бы ты не… Если бы не…
Я посмотрела на него убийственным взглядом.
– ЧТО – ЕСЛИ БЫ НЕ?.. – спросила я, теряя терпение.
– Если бы ты не сказала, мне бы и в голову не пришло сравнить твой шрам с вагиной! – еле выговорил он сквозь смех.
Я стиснула зубы, чтобы не выругаться. Эган все хохотал, но хохот слабел, вырождаясь в короткое хихиканье. Глаза его покраснели от смеха: его, очевидно, здорово насмешила моя метафора. Однако еще через секунду он замолчал.
Я думала, он сейчас выйдет, чтобы подождать в машине вместе с остальными, но тут он сделал пару шагов вперед и положил руку мне на плечо.
– Ну-ка повернись, –
