особых церемоний выкрутил сустав брюнетки, от чего та громко вскрикнула, ощущая жгучую, подступающую боль. Я чувствовала её физическую боль и психологический ужас, но ноги словно приросли к стареньким доскам, и я не могла сдвинуться даже на сантиметр.
Невзирая на все факты поражения, мама не прекращала бороться и противостоять. Невзирая на неравные силы, колотила его что есть силы, слепо веря, что здоровяк ощутит на себе всю её силу, мощь и ярость. А я стояла и боялась сделать очередной вдох, боялась пошевелить хотя бы мизинцем. Словно надеялась, что если перестану шевелиться, то налётчики магическим образом утратят возможность видеть потенциальную жертву.
Мама боролась, а я смотрела, не моргая.
Мама кричала не своим голосом, а я смотрела, ощущая болезненные импульсы в груди.
Мама не сдавалась, а я с ужасом восхищалась её рвением и выдержкой.
Не прошло и минуты, как женщина замертво упала на пол, захлёбываясь в собственной крови. Она хлыстала в самые отдалённые уголки комнаты, окрашивая их в яркие багровые оттенки, оставляя запах тягучего метала, привкус мерзостной солоноватой терпкости в воздухе, который ещё долгое время будет напоминать о случившемся.
В момент, когда женщина обмякла и приложилась головой к окровавленному полу, я поняла, что она мертва. Мамы больше нет. Её душа в скором времени покинет тело, а огромное доброе сердце не пропустит очередной удар.
Моё остановилось. Остановилось в унисон с её.
****
Меня нашли спустя три дня. Соседка Хлоя решила заскочить в гости, но, увидев весь тот ужас, что царил в нашем доме, сразу же вызвала полицию. Офицер Дейкер обнаружил меня в кладовой. Я сидела в тёмном углу, не шевелились и практически не дышала. Что ощущала? Смутно помню…
Животный страх, обиду, ощущение безысходности, брошенности, ненужность, этот запах метала, что витал в воздухе и впитывался абсолютно всюду, даже в мою кожу. Она оставалась всё такой же белоснежной, но я отчётливо видела на руках крупногабаритные багровые пятна.
Я стояла и смотрела, когда мама нуждалась в моей помощи. Я могла что-то сделать, но из-за банального испуга стояла на месте и просто-непросто наблюдала за её страданиями! Я могла помочь ей, но не воспользовалась случаем! Эта мысль собственно и терзала меня на протяжении долгих мучительных часов.
В тот же день меня направили в больницу, где доктора оказали медицинскую и психологическую помощь. Заключения травматолога были весьма утешительны чего нельзя сказать о психотерапевте. Спустя две недели такого интенсивного «лечения», психолог, с которым я не шла на контакт, заявил, что я абсолютно здорова! Боже, он действительно воспринимал меня, как здорового и счастливого ребёнка!
Что может быть хуже убийства матери на глазах у десятилетней девочки? Я не знала ответа на этот вопрос. В тот момент мне было плевать на всё. Мне было плевать на весь мир, потому что мой, с треском рухнул в ту злосчастную ночь. Я находилась на грани пропасти. Для меня больше не существовало ничего и никого. Мне не хотелось жить. Последней надеждой был отец, но за всё то время, что я прибывала в больнице, он ни разу не пришёл навестить меня…
Я угасала. Угасала с каждым прожитым днём, пока не оказалась в детском доме. После переезда в это «замечательное» место моя жизнь превратилась в самый настоящий ад. Я не жила. Я выживала. Каждый божий день мне приходилось бороться за себя и свои права. Приходилось отстаивать обед и ужин, который бесстыдно отбирали дети постарше. Они чувствовали своё превосходство, а смотрительницам было попросту плевать!
Потребовалось около двух лет, чтобы ощутить собственные возможности, научиться защищать себя и отстаивать положенный кусок чёрствого хлеба. Вот так, из маленькой доброй девчушки я превратилась в злобную, обиженную на весь мир девушку.
Ни для кого не секрет, что крошечных деток любят куда больше, чем разъярённых подростков. Никто не хочет связывать свою жизнь с неуправляемым ребёнком. Все хотят воспитать достойного человека, а не агрессивного выходца из ада. Я осознала это спустя три года. Молодые пары даже не смотрели в нашу сторону. Их внимание было направлено на детишек помладше.
Когда воспитательница Ида приказала зайти к ней в кабинет после обеда, я хоть и нехотя, но доела отвратную овсяную кашу, от которой хотелось вырвать только что съеденное яство, и неспешно поплелась в кабинет недо-нянечки. Ранее она никак не реагировала на мелкие разбои внутри коллектива. Не понимаю, почему сегодняшний случай, в центре которого оказалась я, её так взволновал? Я всего лишь сломала руку парнишке, что в наглую решил полапать меня за задницу. Как женщина, она должна понять меня, но, видимо, всё куда серьёзнее, чем я думала. Я покалечила любимчика Фреди, чего Ида не простит мне никогда. Возможно, у этой несчастной дамочки с ним что-то есть? Иначе как объяснить такое особое отношение?
Стоя напротив двери, я даже стучать не стала. Нет, это не связано с общей невоспитанностью, просто не считала нужным проявлять уважение к человеку, которому всё равно на окружающих и который плюёт на чужие блага и ценности. Миновав порог скудного кабинета, я встретилась с ядовитым взглядом зелёных глаз. Светловолосый мужчина, лет сорока пяти, с интересом рассматривал меня со всех сторон, из-за чего я начала испытывать несвойственный дискомфорт.
На вид незнакомец был одет довольно солидно: классический костюм, что сидел на нём, как вторая кожа, начищенные до блеска лаковые туфли и дорогое драповое пальто бежевого оттенка.
– Присаживайся, Вивьен, – отрешённо молвила женщина, не обращая на меня никакого внимания. Я уже и забыла, когда последний раз она обращалась ко мне по имени. Амнезия длинною в шесть лет? Сомневаюсь.
– Решили сдать меня в полицию или психушку? – резко выпалила я. – Не выйдет! Ублюдок получил по заслугам. Я не собираюсь вымаливать прощение за то, что сделала.
Ида непонимающе захлопала глазами, выражая искреннее удивление, но я понимала, что это всего лишь игра на публику. Будь мы здесь совершенно одни, женщина безжалостно впилась бы в моё лицо, намереваясь отомстить за своего «любовника». Она невзлюбила меня с того момента, когда я впервые перешагнула порог данного заведения.
– Собирай вещи, мерзавка, – процедила она. – Ты переезжаешь.
– Да неужели?! – истерически рассмеялась я. – Куда? В карцер? С превеликим удовольствием!
Я протянула руки незнакомому мужчине, как опасная заключённая. Наверняка он работник какой-нибудь психбольницы или детской колонии. Впрочем, какая разница? Моя жизнь настолько ужасна, что не столь важно, где доживать никчёмное существование.
Он лишь довольно усмехнулся, осторожно хватая меня под локоть и сжимая в массивной руке миниатюрную ладонь. Немного странное отношение к социально опасному человеку. А где же белые пелёнки или жёсткие наручники? Неужели поеду, как белый человек голубых кровей? Вот это честь!
Собирать было нечего. Пару футболок
