принимаются.
УЖЕ ЕДУ, – отвечает он. – Ты сейчас где?
В моем животе что-то переворачивается. Серьезно, никакого покоя.
Дома, – пишу я. И осторожно нажимаю «отправить».
Если честно, я не против, если он зайдет. В этом нет ничего такого. Мы же коллеги. И в продуктовый вместе ездили. В понедельник он подбрасывал меня домой, так что знает, где я живу.
Не отвечает.
Может быть, уже едет. Он же так и написал.
Так, хватит пялиться в экран. Надо расслабиться. И не представлять, как Рид, в своих нелепых кроссовках и с ямочками на щеках, стоит перед дверью.
Но я не могу ничего с этим поделать.
Пытаюсь избавиться от мыслей. Кладу телефон на край стола.
Патти много говорит об осознанности, о том, что нужно полностью проживать каждый миг. Мне это дается очень тяжело. Видимо, у меня беспокойный ум. Когда у меня получается взять его под контроль, я чувствую себя отлично – и на минутку перестаю хотеть.
Я ведь даже не отдаю себе отчета в том, сколько времени трачу на эти хотения. На тоску по чему-то, на влюбленности, на гнетущую пустоту. Как будто мне всегда чего-то не хватает.
Я продолжаю раз за разом оглядываться на дверь.
Это смешно, но мне хочется, чтобы он приехал.
В конце концов я не сдерживаюсь и открываю сообщения от Рида.
Ну так ты едешь?
Три точки. Печатает.
Куда еду?
Значит, пошутил. Лучше бы я ничего не писала… Чувствую себя глупо. И пытаюсь выкрутиться.
Чтобы заявить права на тесто, которое я приберегла для тебя, но потом съела сама.
Он отвечает вереницей плачущих эмодзи. Не думала, что он использует эмодзи.
Короче. Мне все равно. Все равно. Расслаблюсь и прокачаю свою осознанность.
Мне все равно.
Ничего я не хочу.
Через несколько часов Кэсси начинает бесноваться.
– Боже! Ну и где они?
Она прижимается лицом к окну – точь-в-точь кот Эпплбаумов, – а на улице льет как из ведра.
– Да в пробке, наверное, стоят, – говорит Надин. – Час пик, аэропорт, дождь. Китти Кэт, скоро все будут тут.
Кэсси выбегает в гостиную и падает на диван, а я сажусь рядышком.
– Все будет хорошо.
– Ага, но мне очень надо, чтобы бабуля приехала раньше.
– Почему?
Кэсси поднимает брови:
– Потому что она обязательно ляпнет что-нибудь расистское. Я должна это предотвратить.
Я смеюсь.
– И как же ты это предотвратишь?
– Пока не знаю. Скажу ей не ляпать ничего расистского.
– Она все равно ляпнет. Это же бабуля.
– Ага. Блин. – Кэсси вздыхает. – И что мне делать?
– Ну ведь ее слова не выражают твоих взглядов. Просто поговори с Миной. Предупреди ее, что ли.
Кэсси откидывается назад и горько смеется:
– Ага. Здорóво, Мина. Скорее всего, моя бабушка будет вести себя так, как будто ты не говоришь по-английски, а еще, может, расскажет про китаянку из ее подъезда – ну, что-нибудь в таком духе. – Она закрывает лицо руками: – Блииииииин.
– Ну что ты.
Кэсси убирает одну руку и косится на меня.
Я обнимаю ее за плечи.
– Все будет хорошо.
Она вздыхает:
– Да знаю.
– Все же здорово, правда? У тебя есть девушка. И она придет к нам на ужин.
Я стараюсь говорить бесстрастно, но спотыкаюсь на полуслове.
Кэсси поворачивается ко мне:
– Тебя разозлило, что я тебе не сказала.
– Нет!
– Ой, не гони. – Она улыбается.
– Я удивилась, что ты мне не сказала.
– И разозлилась. Слушай, я все понимаю. – Она прижимается ко мне. – Да, я сучка.
– Не-а.
– Просто это так странно, понимаешь? И говорить об этом странно. Хреново, блин. Знаешь, мне легко рассказывать тебе про каких-то случайных девчонок. Потому что какая разница? Можно поржать и все такое.
– Ты же знаешь, я бы никогда не стала смеяться над тобой из-за Мины.
– Да, конечно. Просто… – Она закрывает глаза. – Как бы это сказать, чтобы ты не посчитала меня стервой… В общем, наверное, ты не поймешь, пока не начнешь с кем-то встречаться.
На секунду я зависаю:
– Вот как.
– Слушай, звучит не очень, но ты понимаешь, о чем я.
– Ага, – говорю я и резко встаю.
Все ясно. Кэсси встречается с кем-то целых два дня и уже успела стать специалистом по истинной любви. А вот я ничегошеньки не понимаю. Наивное бесполое существо!
– Молли, ну чего ты? Прости. Я же сказала – звучит не очень. – Она вздыхает. – Ну не начинай, пожалуйста. Хотя бы сейчас…
Вдруг на журнальном столике жужжит ее телефон. Сообщение.
– Она здесь!
– Бабуля или Мина?
Но Кэсси уже спрыгивает с дивана и бежит к двери, а потом – на улицу. Прямо под дождь. От парадной до Мининой машины всего пара шагов, но Кэсси промокает до нитки. Впрочем, ей все равно. Она запрыгивает на пассажирское кресло, и они обнимаются, склонившись над коробкой передач.
Я краснею и отворачиваюсь.
Примерно через полчаса приезжают Патти с бабушкой Бетти. Вскоре мы все усаживаемся вокруг обеденного стола. И первое, что выдает бабуля:
– Кэсси, а ты не рассказывала, что у тебя восточная подруга!
– Бабуууль! – шипит Кэсси и в отчаянии смотрит на Патти.
Та морщится:
– Мам, нельзя так говорить.
– Нельзя?
Я качаю головой.
– Бабуль, Мина – американка корейского происхождения, – сообщает Кэсси. – Лады? Нельзя говорить «восточная».
– Восточный – это ковер, – добавляю я.
– Не успеваю я за вашей терминологией, – смеется бабушка. – Мина, дорогая, надеюсь, ты на меня не в обиде. Я очень рада с тобой познакомиться.
– И я очень рада.
Мина явно такого не ожидала.
Надин приносит огромную индейку – какую впору подавать на День благодарения. Обычно их называют «молодыми индейками», отчего возникает вопрос, какого же размера старые. Блюда передают по столу. Мне почему-то не по себе. Наверное, это эмпатия. По отношению к Кэсси. Или к Мине. Боже. Бедная Мина.
– Так ты живешь в Бетесде? – спрашивает Надин. – Наверное, там весело.
Мина неуверенно улыбается:
– Не сказала бы.
– Мам, весело – это на Эйч-стрит, например, – вставляет Кэсси.
– Не согласна, – возражает Надин. – Веселье там, куда ты его принесешь. Правда же, Ксэйвор Ксэв?
Ксавье тем временем пытается раздавить у себя в волосах кусочек персика.
– Он очень на вас похож, – замечает Мина, переводя взгляд с Ксава на Надин.
– О-о-о, спасибо.
– Я же говорила, – вступает Кэсси. – Это ее Мини-Мы [31].
Люди всегда это подмечают. Ксавье очень похож на Надин, а Кэсси – вылитая Патти на старых фотографиях. Это я тут странненькая. Втайне я думаю, что похожа на донора, но его фоток я не видела. Конечно, бабуля всегда говорит, что я смахиваю на нее. Не знаю, чем
