мне приходится посмотреть ему в глаза.
– Тобиас, ты мешаешь работать. – И спать. И думать.
Он кивает.
– Это мы уже поняли. Я как раз собирался уходить. Просто хотел тебя предупредить.
– Извини. Я просто… не знаю, что со мной.
– Ты чувствуешь себя пойманной в западню. Нам во многом нужно разобраться, но до тех пор я рядом, если понадоблюсь. И… – Тобиас наклоняется, заключает меня в объятия и ласково водит руками по крыльям на моей спине. – Нас столько всего ждет впереди. – Он касается губами моих губ. – Увидимся дома.
Дома.
– Ладно. И еще раз спасибо за то, что помог сегодня.
Ответом становится быстрый поцелуй в губы. Отпустив меня, Тобиас засовывает руки в карманы джинсов и, вытащив пачку денег, кладет ее мне в руку.
– Для Мариссы.
* * *
Днем я возвращаюсь домой и вижу записку от Тобиаса – он ушел на пробежку. Приняв горячий душ, встаю перед зеркалом и вытираю конденсат. Резко подскакиваю на месте, когда за спиной появляется Тобиас. Его взгляд скользит по моему голому телу, а потом он смотрит мне в глаза. Волосы у него влажные и растрепанные, футболка мокрая. Тобиас наклоняется и целует в плечо, а потом обхватывает рукой за талию и притягивает к себе. Положив подбородок мне на плечо, он водит подушечками пальцев по моему животу.
– Праздные беседы такая глупость, согласна? Тем более когда должен состояться важный разговор.
Он откидывает мои мокрые волосы на другое плечо и прижимается губами к обнаженной шее, слизав языком капельки воды. От этого зрелища, такого знакомого и интимного, что подкашиваются коленки, я возвращаюсь в прошлое.
Вновь проживаю первый раз, когда он так сделал, так меня поцеловал. Это была первая ночь, когда между нами случилась близость. Прикусываю губу, вспоминая, как смотрела на его член, когда он впервые в меня вошел, силу, размер, яркость этого мгновения, и признание в его глазах.
Но это было не просто ощущение. Оно было связано с чувствами – чувствами, которые мы оба не хотели признавать.
– Но я знаю, почему мы не говорим, Сесилия. Я могу подождать, – шепчет Тобиас, смотря мне в глаза через отражение. – Потому что не собираюсь слоняться без дела и болтать о чертовой погоде или кафе – бизнесе, которым ты можешь управлять с закрытыми глазами. И о том, что ты сажаешь в своем саду, потому что мне насрать на него – лишь бы это делало тебя счастливой. Я могу подождать. – Он перестает меня целовать. – Но я не позволю тебе отвергать мысль, что я здесь надолго. – Мне в спину упирается возбужденный член. Тобиас снова наклоняется, прикусывает шею, а потом ласкает место укуса языком и губами. Изнывая от желания, стараюсь сдержаться, чтобы не потереть бедра друг о друга. – Я буду говорить с тобой о чем захочешь. Но я также слышу все, о чем ты не говоришь вслух. Всегда буду тебя слышать. – Тобиас внимательно смотрит на меня, подмечая, как я реагирую на его слова и действия. Мое тело распускается, как цветок, под его прикосновениями, а потом Тобиас закрывает глаза и с его губ срывается ругательство. У него страдальческое выражение лица, словно он только что увидел то, с чем не в силах сладить. Тобиас резко выпускает меня из объятий и хлопает за собой дверью.
Сердце так и рвется к нему, но разум не дает даже двинуться с места. Впервые с его приезда у меня возникает мысль…
Что, если я не смогу его простить?
Тобиас
Двадцать лет
Я прохожу сквозь облака сигаретного дыма, а из клуба справа бьют тяжелые басы. Миную клубы дыма, обратив внимание, как какой-то парень трахает языком брюнетку, прижав ее к стене, и двигает рукой под ее юбкой. Меня пожирает зависть, когда девушка запрокидывает голову и кусает своего пленителя за плечо. Открыв глаза и уставившись на меня, она приоткрывает губы. Ее дерзкий взгляд – истинное искушение.
Подойди и возьми меня.
Оставив без внимания откровенную провокацию, прохожу мимо клуба, раздраженный тем, что не могу себе этого позволить. Не помню, когда в последний раз меня удовлетворяла девушка или я делал что-нибудь относительно нормальное. Ничего ведь не случится, если проведу одну субботнюю ночь в клубе? Вознагражу себя неспешным, хорошим сексом, чтобы снять напряжение?
И в этот момент я узнаю сокурсника по одному из семинаров. Упираюсь взглядом в землю, чтобы он меня не остановил – да он и не станет этого делать. Поступив в бизнес-школу, я первым же делом ясно дал понять поведением, чтобы никто и не помышлял ко мне приближаться. Если не брать в расчет нового соседа-разгильдяя Клода, с которым я был вынужден съехаться из-за стесненных финансовых обстоятельств, – в новой школе я ни с кем не общался. Молчаливостью и невербальными сигналами я убедил Клода меня остерегаться. Он много учится и часто уезжает на выходные, оставляя меня одного вкалывать с утра до вечера.
Впереди несколько лет учебы, и я не планировал менять взгляды. Никому не позволю со мной сблизиться. Но иногда мне, как и многим студентам, хотелось, чтобы единственными проблемами были экзамены и решения, на какую вечеринку пойти или с какой девушкой переспать. Со времен учебы в частной школе я поставил задачу оставаться инкогнито, и до сих пор лишь паре студенток хватило смелости бросить мне вызов. Наградой им стало жесткое предупреждение, поскольку я намеревался остаться еще одним безликим студентом, имени которого никто и не вспомнит. Но когда столько лет живешь за границей, даже в таком большом городе, как Париж, мир становится тесноват.
Выудив новый мобильник, который прислал Доминик, слушаю гудки, обходя очередную толпу, выстроившуюся на тротуаре. Брат отвечает после второго гудка.
– Ты должен сидеть в самолете.
– У меня экзамены, – вру я.
– Лжешь, – возражает Доминик. – И как, по-твоему, я тебе помогу, если ты не рассказываешь, что происходит?
Еще не так давно почти шестилетняя разница в возрасте между нами казалась целой вечностью. Хотя после последнего приезда в Трипл-Фоллс стало ясно, что я сильно недооценивал парней, особенно Дома, потому как утаить от него что-то почти невозможно. Шесть недель назад при свете костра я понял, как хорошо он подготовлен.
– Как дела во Франции? – спрашивает Шон, сидя на походном стуле.
– Учусь, – резко отвечаю я.
– Это не совсем так, да, брат? – высказывается Доминик, переводя взгляд с Тайлера на Шона. – Он уехал, чтобы найти подмогу. На собраниях все перепугались, когда убили родителей, а теперь все
