качаю головой.
– Но что это такое?
– Если бы здесь была ваша мама, она бы наверняка посоветовала вам включить воображение, – говорит он, подмигивая.
Совершенно точно. Именно так она бы и сказала. Я вспоминаю детство, когда мы вместе собирали разноцветные камешки на пляже в Санта-Монике. Я спрашивала ее, откуда они взялись, и она предлагала придумать для каждого из них историю. Мы придумывали их вместе. «Это Сэм, серый камень. Очень серьезная личность, ему не нравится, когда его поднимают. А это Этель, бежевая скала. У нее четверо детей и девять камушков-внучат». Ветер шелестит ветвями дуба, а мне слышится, как волны разбиваются о берег, и сердце начинает болеть.
Я так долго пыталась изгнать из памяти ее голос, но теперь слышу его: «Включи воображение».
Придя в себя, я осматриваю основание ствола: корни торчат из земли, как щупальца осьминога. Ветер доносит эхо моего детского голоса: «Мамуля, а правда, у деревьев восемь корней, как восемь рук у осьминога?» Я кладу руку на ствол и на миг представляю себе, как зазубренные края коры складываются в морщинистое лицо. Тянусь выше и нажимаю пальцем на большой округлый сучок прямо над моей головой. К моему удивлению, он отпускается, как будто на шарнире.
Луис кашляет, и я вздрагиваю, ожидая, что из ветвей вылетит сова, но тут же вспоминаю старый дуб во дворе нашего дома в Санта-Монике – с точно таким же выступающим сучком и дуплом. Мама называла его маленьким сказочным домиком и оставляла внутри лакомства, записки и игрушки, чтобы я могла их найти.
– Вот вы и нашли – говорит Луис. – Маленький домик.
Я просовываю руку в дупло и достаю конверт. Бумага пожелтела и выцвела от непогоды, но на лицевой стороне четко написано мое имя – ее почерком. Я отрываю край и вытаскиваю записку.
Милая доченька, как же я рада, что ты нашла меня. Ты поздоровалась с Матильдой? Мы с ней старые подруги. Когда я была маленькой, твоя бабушка водила меня в этот парк, и я часами сидела и наблюдала за ней. Тогда я думала, что, если смотреть на нее достаточно долго, она оживет и расскажет мне свои секреты. Увы, этого так и не случилось. Но, может быть, она расскажет их тебе. Присмотри за ней, хорошо? О, Вэл, мне так много нужно тебе сказать. И я так рада, что ты это читаешь. Сейчас, когда я пишу тебе, мое здоровье ухудшается. Это несправедливо. Даже жестоко. Мы бы столько еще могли пережить вместе, и я надеялась, что она у нас будет, эта жизнь. Но приходится искать другой способ показать тебе, как я тебя люблю. Я всегда буду с тобой, всегда буду тебя любить, а пока – еще два сюрприза. Первый ты найдешь, если вдумаешься в слова Цицерона (хотя, признаюсь, для меня важнее библиотека):
«Если у тебя есть сад и библиотека, у тебя есть все, что тебе нужно».
Милая дочка, ты согласна?
Найди меня. Я буду ждать.
С любовью,
мамуля
Лето 1977 года
Элоиза
Приложив к шее старинную нитку жемчуга, я стала разглядывать свое отражение в окне. Я переехала в Лос-Анджелес девять лет назад, но можно сказать, что с тех пор, как я вышла из самолета, почти ничего не изменилось. Калифорния по-прежнему казалась мне чужой. Я думала об этом как раз утром, когда ехала на такси в шикарный район Пасифик-Палисейдс на распродажу имущества, о которой много шумели газеты – и, судя по ассортименту сокровищ, которые я здесь нашла, шумели не зря. Мне потребовалось все мое самообладание, чтобы подавить волнение, когда я обнаружила «Праздник, который всегда с тобой» Хемингуэя в отличном состоянии и даже с полустертой подписью автора на титульном листе.
– Сногсшибательное ожерелье, – сказала одна из охотниц за выгодными сделками, поймав мой взгляд. – Смотрится на вас потрясающе. Ваш муж скажет, что вы богиня.
Я улыбнулась доброй незнакомке, но она понятия не имела, как ошибалась. Нет на земле ожерелья, которое заставило бы Фрэнка сказать, что я богиня.
Я приехала в Лос-Анджелес юной невестой, надеясь, что сделала правильный выбор, хотя, по сути, он был единственным. Беременность привязала нас друг к другу, и сколько бы я ни колебалась, чувство долга оказалось сильнее и никуда не делось даже после выкидыша и волны боли, которая за ним последовала. Мы с Фрэнком все больше отдалялись друг от друга, и все же, как ни странно, узы, связывающие нас, стали крепче. Пусть мое сердце осталось в Лондоне, ну и что? Мы вместе создали новую жизнь и потеряли ее. И теперь наши жизни переплетены навеки.
Фрэнк пришел в ужас, когда я предложила кремировать ребенка – это был мальчик. В то время между нами все было так плохо, что я подумывала о том, чтобы подать на развод, и представляла, как заберу его прах с собой домой, в Лондон. Но Фрэнк настоял на том, чтобы его сына похоронили на местном кладбище рядом с его родителями и первой женой. Я была слишком убита горем и слаба, чтобы спорить, к тому же ко времени похорон у меня еще продолжалось кровотечение. Когда крошечный гроб опускали в землю, часть его – Фрэнка-младшего – все еще покидала мое тело.
После этого мы почти не спорили, да и вообще почти не разговаривали. Мы просто плыли по течению, скользили по дому друг мимо друга, как ночные призраки – каждый во власти прошлого, каждый не в силах жить в настоящем.
Я заплатила за все купленное на распродаже недвижимости, включая жемчужное ожерелье, поймала такси и вернулась домой, вспоминая, как много лет назад Бонни сказала мне: «Горе – коварное путешествие, но оно не длится вечно».
Позже я лежала у бассейна и спрашивала себя: что, если она ошиблась? Что, если на самом деле оно будет длиться вечно?
Услышав, как открылась и закрылась входная дверь, я привстала с шезлонга. «Бонни?» – спросила я, косясь на раздвижную дверь. Странно, ведь четверг – ее выходной.
Но это оказался Фрэнк, и его появление во внутреннем дворике поразило меня еще больше.
– Я думала, ты уже уехал в Гонконг, – сказала я, выпрямляясь. Двухнедельную командировку запланировали несколько месяцев назад, и, как я понимала, в связи с предстоящим слиянием бизнеса она была очень важной.
– Дорогая, – мягко сказал он, садясь рядом со мной. – Я… отменил поездку.
Я
