вина, которое он заказал: терпкое «Неббиоло» сразу же обдало мои щеки жаром – а может быть, дело было просто во взгляде Фрэнка.
– Ты стояла в очереди в бистро, и я налетел на тебя, как идиот. – Он умолк, улыбаясь мне так же, как много лет назад: прямодушный американец, не умевший скрывать свои чувства. Где он прятался все эти годы?
– И пролил мой чай, – добавила я.
Он рассмеялся и в его глазах заплескались эмоции.
– Это было… лучшее, что я сделал в своей жизни. Я серьезно, Элоиза.
На меня тоже нахлынули эмоции, и я сморгнула слезы. Каким бы жарким ни было калифорнийское солнце, до сегодняшнего вечера мир Фрэнка обдавал меня холодом. Мне хотелось верить, что я могу измениться. Что все может измениться.
Когда мы вышли из ресторана, я почувствовала, что слегка опьянела, и по дороге к машине ухватилась за руку Фрэнка. Выйдя на улицу, мы прошли мимо группы хиппи, один из которых бренчал на гитаре; с его губ свисала тлеющая сигарета. Фрэнк бросил несколько купюр в открытый футляр для гитары.
Он открыл дверцу машины и помог мне забраться в салон, но я схватила его за руку, прежде чем он успел отойти. Я притянула его ближе и прижалась губами к его губам.
– Ух ты, – сказал он. – Это за что?
– Ни за что, – сказала я. – И за все.
Фрэнк отпер дверь и положил ключи на столик в прихожей. Тиканье часов наполняло неподвижный воздух гостиной, освещенной только лунным светом, струящимся через окна. Мы с Фрэнком стояли рядом у подножия лестницы. Я знала, что сейчас он пожелает мне спокойной ночи, привычно отправится в свою спальню, а я в одиночестве пойду в свою – такой порядок мы соблюдали все эти годы после выкидыша. Поначалу это была необходимость: Фрэнк рано вставал на работу, а мой график сна полностью сбился, поэтому я допоздна читала в постели. Книги приносили мне утешение, в котором я так нуждалась, но свет мешал ему, так что он перебрался в гостевую спальню. Сначала это было оправданием, но быстро превратилось в статус-кво.
Я спросила себя, хватит ли у нас сил разрушить эти стены, и, посмотрев Фрэнку в глаза, нашла свой ответ в воспоминании о матери. Она часто рассказывала мне историю ночи, когда я была зачата, – той ночи, когда она почувствовала перемену в своем сердце. Она говорила, что почувствовала глубоко внутри себя что-то типа переполненного колодца, бурлящего посреди выжженной, занесенной песком пустыни. Она знала, в какой момент зачала меня. Это была любовь, сказала она, но не к моему отцу, – это была любовь к ребенку, которого она должна была выносить. Ко мне.
Фрэнк поцеловал меня в щеку, пожелал спокойной ночи и повернулся было к лестнице. В миг, когда глаза мужа встретились с моими, я не просто подумала о матери, а как будто стала ею.
– Не уходи, – прошептала я. Он снова повернулся ко мне, и я позволила своим губам найти его рот.
Я чувствовала, что он колеблется, и понимала его внутреннюю борьбу. Потеря одного ребенка была ужасна, но Фрэнк потерял двоих, и его страх казался осязаемым. Но печаль между нами тлела слишком долго; мы оба стояли на грани того, чтобы утонуть в ней. И я знала то, чего не знал он. Я чувствовала это.
Когда я снова поцеловала его, он уступил и прижался ко мне с силой, которой я никогда раньше в нем не чувствовала, с жаждой, которую нужно было утолить.
Наверху лунный свет проникал в окно моей спальни, освещая лицо Фрэнка, когда его тело поднималось и опускалось рядом с моим, снова и снова. Я смотрела в его глаза, впившиеся в мои, словно лазер, смотрела, как мышцы на его щеках напрягались и расслаблялись подобно перетягиванию каната между удовольствием и болью.
– Скажи мне, что любишь меня, – сказал он, обхватив мое лицо ладонями.
– Дорогой, ты же знаешь, что это так, – сказала я.
Он покачал головой.
– Но ты… никогда этого не говоришь.
Я впервые осознала, что недооценивала ранимость сердца Фрэнка. Он не только боялся новых травм и боли, он также сомневался в моей любви к нему.
– Скажи эти слова, – взмолился он, нависая надо мной всем телом. – Пожалуйста. Мне… нужно их услышать.
Я открыла рот, чтобы заговорить, но ничего не вышло. Казалось, язык был залит цементом.
– Я…
Фрэнк не отрываясь смотрел мне в глаза, видно было, что у него замирает сердце.
– Я… – Я прикусила губу, ненавидя себя за эти колебания, за то, что вышла замуж за человека, которому так и не смогла отдать свое сердце целиком. Да, я не могла бы заставить себя любить его так, как он хотел, но, по крайней мере, могла заставить себя сказать слова, которых он заслуживал. Ради Фрэнка можно было и притвориться.
– Я люблю тебя.
Его дыхание участилось, он стал целовать мою шею, ключицы, грудь. Я сосчитала все звезды, мерцающие за окном, когда энергия из тела Фрэнка хлынула в меня.
Мгновение спустя он лежал рядом со мной, погружаясь в самый безмятежный сон. Он, конечно, не знал, что внутри меня зарождается крошечная новая жизнь. Но я знала.
У меня будет дочка.
Валентина
Следующая неделя в «Книжном саду» не принесла ничего нового. Хотя рост онлайн-заказов обнадеживал, этого было мало, чтобы оплатить огромный налоговый счет. Но мы не падали духом: готовились открыть цветочную лавку и планировали организацию сбора средств среди сообщества. Мы выбрали дату, и Джен предложила провести мероприятие в кафе «Флора»: это стало настоящей находкой. Мне предстояло заняться продажей билетов. Нам нужно было привлечь не менее ста пятидесяти посетителей, чтобы собрать хоть какие-то средства, и даже при этом будущее магазина все еще выглядело мрачным. Но мы с Милли договорились, что не закроем двери без настоящего боя и обе будем готовы выйти на ринг.
Прежде чем заняться сбором средств, я показала Милли последнюю мамину подсказку из Риджентс-парка. Она кивнула и подвела меня к ближайшей полке, где я нашла два томика Цицерона. Увы, ни в одном из них не оказалось нового конверта.
– И что теперь? – Я со вздохом поворачиваюсь к Милли.
– Не знаю. Но не падай духом. Ты обязательно найдешь.
Я возвращаю книги на полки, и тут на двери звенят колокольчики. Это Эрик, наш многострадальный ухажер. Милли направляется к прилавку, чтобы поздороваться, а я машу рукой и иду
