Нас выводят из фургона, как животных, и ведут через ворота. У меня подскакивает сердце, когда я слышу, как они за нами закрываются, отрезая меня от жизни, которую я знала, от моей свободы.
Повсюду охранники, наблюдают за нами, следят, чтобы мы не сбежали.
Я не смотрю на охранников, следуя за заключенной передо мной, и игнорирую наручники, натирающие мои запястья. Может ли система быть такой прогнившей, что отправила невинного человека в тюрьму? Как много людей за решеткой на самом деле невиновны? Если такое случилось со мной, то может случиться с кем угодно.
Внутри здания нам помогают устроиться, снова обыскивают, вручают тюремную форму и проводят через процесс, через который проходит каждый новый заключенный.
Когда нас, наконец, отводят в наши камеры по тускло освещенному коридору, я хочу зажать уши руками, чтобы не слышать выкрики женщин, которые зовут нас, произносят вульгарности, празднуют прибытие свежего мяса.
Воздух пахнет сыростью и пылью. Мне тяжело дышать, но я продвигаюсь вперед, решительно настроенная не показывать слабость. Это сложно. Чем больше шагов я делаю вперед, тем сильнее по мне бьет реальность.
К тому времени, как мы доходим до входа в камеру, я снова плачу. Как я выживу в тюрьме? Как я смогу прожить каждый день, не сойдя здесь с ума?
― Добро пожаловать в новый дом, ― говорит мне глава тюремной охраны.
Ранее он представился нам как Стор. Наверное, это его фамилия. Он носит козлиную бородку, зачесанные назад волосы и татуировку в виде змеи сбоку на шее. Выглядит как преступник. От этого человека у меня мороз по коже. Я делаю мысленную пометку держаться от него, по возможности, подальше.
Я стою на пороге камеры, рассматриваю грязные цементные стены, заляпанную раковину, унитаз без крышки, грязный пол и единственную койку, заправленную полинялой простыней. Как и я, лампочка на потолке заключена под решетку.
― Заходи, ― рычит он, подталкивая меня вперед. ― Чувствуй себя как дома.
Я шагаю внутрь, и на меня нападает сожаление. Я должна была молча попрощаться со своей семьей. Меня не будет в их жизни двадцать три года. Никакого празднования Рождества, дней рождения или дня Благодарения.
Металлические двери закрываются, и офицер уходит в сопровождении нескольких тюремных охранников.
Женщины в камере напротив моей свистят и зовут меня, спрашивая мое имя.
Я не поворачиваюсь, чтобы на них посмотреть. Может быть, мне стоит быть благодарной, что у меня нет сокамерницы. Никогда не знаешь, кем она может оказаться. Что если они решат поместить в камере убийц?
Иду к койке и сажусь, сцепляю руки на коленях, заставляю себя дышать. В данный момент это единственное, что я могу делать. Но мне тяжело это дается, так что мои руки взлетают к горлу, и я вспоминаю день, когда Уинстон пытался убить меня, как мне удалось выжить. Но действительно ли я выжила? Лично мне кажется, что в ту ночь умерли мы оба.
Я сворачиваюсь калачиком на койке и закрываю глаза, по моему лицу текут слезы, впитываясь в плоскую подушку. Как много слез она впитала? Были ли это слезы невинных или влага вины и страха? Думаю, никогда не выясню. Я знаю, что я здесь, и чувствую, будто умираю.
Глава 4
Трэвис
Я покидаю зал суда изменившимся человеком. Жизнь для меня станет чертовски хороша.
Снаружи здания, репортеры из кожи вон лезут, чтобы добраться до меня. Вспышки камер и вопросы сыпятся со всех сторон. Мне под нос суют микрофоны, пока я пытаюсь выбраться из потной толпы людей.
― Как вы себя чувствуете, мистер Слейд? ― спрашивает блондинка репортер с томным взглядом. ― Должно быть, вы испытываете облегчение, что убийца вашего брата оказался за решеткой.
Может быть, для меня не так уж и плохо насладиться вниманием. Теперь, когда Уинстон мертв, настала моя очередь побыть у всех на виду.
Я поправляю свой шелковый галстук от «Hermès» и останавливаюсь. Вдыхаю запах пота, духов и лака для волос.
― Я чувствую облегчение, ― отвечаю я. ― Приятно знать, что убийство моего брата отомщено. Я лишь жалею, что он погиб так рано. Я знал его всего лишь три года.
Несколько раз моргаю, делая вид, что борюсь со слезами.
― Простите, ― говорю я, вкладываю дозу боли в голос. ― Я не могу. Слишком тяжело.
Я опускаю взгляд и проталкиваюсь через толпу.
В их глазах я горюющий брат. Именно им я и хочу им казаться. Но в тайне я праздную начало своей новой жизни.
Они все еще преследуют меня, когда я сажусь в свой новый «Ролс-Ройс», купленный на деньги, которых у меня пока нет. Состояние Уинстона еще не перевели мне, но это лишь вопрос времени. Через несколько месяцев я буду очень богатым человеком.
Мне удается отъехать, никого не переехав. Встав на светофоре, я звоню Уолтеру.
― Ты это сделал, ― говорит он, впечатленный.
― Нет, ― говорю я. ― Мы это сделали.
Если бы не ресурсы и связи клуба «Полночь», я никогда бы не смог такое провернуть.
― Нет, Трэвис, это все твоя заслуга. Ты убрал созданный тобой беспорядок. Мне нравится, как все закончилось. Теперь нам не нужно переживать, что кто-то найдет тело. Я и не знал, что твой брат настолько известен. Поиски его продолжались бы довольно долго. Так гораздо лучше. Теперь мы можем продолжить жить как ни в чем не бывало, ― Уолтер делает паузу. ― Я знаю, что не говорил тебе это прежде, но я счастлив, что ты один из нас, Трэвис. Нам нужны такие люди. Но ты все еще должен мне тонну денег за свое членство.
Часть денег члены клуба «Полночь» платят за то, чтобы их задницы прикрыли, когда они совершают преступление, а Уолтер забирает остальное.
Когда до меня доходит смысл его слов, мои внутренности покрываются льдом.
― Ты их получишь. Адвокаты уже оформляют мое наследство.
― Хорошо. Это я и хотел услышать. Я рад, что ты получил выгоду от его смерти, ― Уолтер прочищает горло. ― А теперь я хочу, чтобы ты залег на дно. Не делай ничего, что навлечет на тебя неприятности, по крайней мере, пока. Теперь ты у всех на виду.
― Конечно.
Я запускаю пальцы в волосы, как раз тогда, когда светофор становится зеленым. Жму на газ.
― Я скоро свяжусь с тобой, Уолт.
Дженна может и за решеткой, но наша история еще не закончена. Но мои планы не включают клуб «Полночь». Лишь меня. Это личное.
Следом я звоню Розе Реймонд, пожилой леди, которая позволила Дженне прятаться в своей квартире, пока я не понял, где она.
― Вы были блистательны в зале суда, ― произношу я с ухмылкой.
― Что если у меня будут проблемы из-за лжи под присягой? ― ее голос дрожит.
Я знал, что рискованно привлекать ее, но кто не поверит словам хрупкой пожилой леди?
― Вам не нужно тревожиться. Все кончено, Роза, ― сжимаю руки на руле. Кожа на ощупь, как масло. ― Теперь вы можете позволить себе операцию по излечению катаракты. Я переведу деньги на ваш счет, как можно скорее. Вместо того чтобы тревожиться, идите и отпразднуйте. Скоро вы сможете увидеть мир новыми глазами.
― Но...
― Никаких «но», Роза, все кончено.
Я провожу ладонью по щеке.
― Как насчет того, что я переведу на ваш счет чуть больше, чем было оговорено? Вы сможете купить себе что-нибудь хорошее. Но вы должны забыть обо всем, хорошо?
― Х-м-м... хорошо, ― она долго молчит. ― Я постараюсь.
― Не пытайтесь. Вы должны забыть, ― резко выдыхаю. ― Если кто-либо узнает, что вы сделали, вас отправят в тюрьму. Вы же этого не хотите, так? Тюрьма не место для таких пожилых женщин, как вы, Роза. Я бы не хотел видеть вас за решеткой. Хочу, чтобы вы пообещали мне, что забудете обо всем.
Работает. Она дает мне обещание, и я вешаю трубку, испытывая облегчение.
С ревущей из динамиков музыкой, я еду на одно из самых красивых кладбищ в Нью-Йорке. Я паркуюсь рядом с входом и, выходя из машины, хватаю букет цветов с пассажирского сидения. Солнце греет мою кожу, делая мое настроение еще лучше. Каждый шаг к месту, где похоронен Уинстон, еще сильнее повышает мне настроение.
