стакан на тумбочку рядом с нашей с Вайолет детской фотографией. Он обвел взглядом комнату, рассматривая мои рисунки, наброски и керамические изделия. Руки он держал в карманах, словно стараясь ни к чему не прикасаться.
Я заставила себя сесть и сделала большой глоток воды. И поспешила поставить стакан обратно. Рука так дрожала, что я чуть не уронила его на пол. Ронан тут же оказался рядом и сумел его удержать.
– Ты уверена, что с тобой все в порядке?
Я снова свернулась калачиком.
– Не знаю, – прошептала я. – Не думаю.
Ронан снова кивнул и снял куртку, оставшись в черной футболке. Из-за нее и темных волос, да еще татуировок, покрывавших красивые руки, в тусклом свете парень казался еще более темным. Он сел на пол рядом с кроватью, сунув под спину куртку на манер подушки.
– Что ты?..
– Я останусь, пока ты не уснешь.
Я изучала его профиль, губы, что касались меня, моих губ и кожи…
По телу пробежала приятная дрожь, а потом исчезла. Что-то напугало его в тот день, когда мы целовались. Может, его собственное прошлое. То, о чем он не рассказал.
– Я и сама не лучше, – пробормотала я; мысли сорвались с губ прежде, чем усталый мозг смог это осознать.
Ронан повернул ко мне голову:
– Что?
– Я не все тебе рассказала. Там, в больнице.
– Ты и не обязана мне ничего рассказывать.
– Знаю. Нам обоим плохо удаются разговоры о себе. Мне нужно поделиться с тобой. Но я не смогу, пока ты сидишь на полу.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, я не стану ни о чем тебя просить, Ронан. Мы… несовместимы, – проговорила я и ощутила боль в груди. – Или, может, нам слишком многое мешает, но… Мне бы хотелось, чтобы ты залез сюда. Никаких поцелуев. Я знаю, ты думаешь, мы совершили ошибку.
Он напрягся.
– Шайло…
– Все в порядке. Так и есть. Я несу с собой лишь хаос, хотя никто об этом не знает. Но я хочу кое в чем признаться. Ладно?
Он поколебался, затем кивнул. Я отодвинулась, ощутив, как моя спина коснулась стены, и Ронан сел на край большой кровати. Она прогнулась под его весом, и сердце ухнуло вниз вместе с ней, внутри все затрепетало. Он снял ботинки, а затем улегся на кровать. Вскоре мы уже лежали в темноте лицом к лицу.
Его прекрасное мужественное лицо находилось так близко. И осознание того, что Ронан лежал на моей подушке, просто ошеломляло. Я закрыла глаза.
– Я не думала, что можно настолько устать.
– Тебе нужно поспать.
– Тогда я останусь одна. А я так устала быть одна.
Какое-то время Ронан молчал, а потом вздохнул. Его дыхание было чистым и теплым.
– Я тоже.
– Хотя я сама виновата. – Я заставила себя открыть глаза и кивнула на нашу с Ви фотографию. – Мы были так близки. Раньше она рассказывала мне все. Но если не будет отдачи, подобное может продолжаться лишь до поры до времени. Ну, мне ведь следовало из больницы в первую очередь позвонить лучшей подруге, верно? Но я сообщила тебе.
Низкий голос Ронана громко прозвучал в темноте:
– Я не жалею об этом.
И снова это ощущение внутри, словно я напилась или каталась в парке развлечений на детских американских горках.
– Я тоже. – Я втянула в себя воздух, потом выдохнула. – За несколько часов до падения я слышала, как Биби разговаривала по телефону с моей матерью.
– Ясно.
– Я поняла, что это мама, потому что, когда она звонит, у Биби на лице всегда такое выражение. Совсем для нее нетипичное, будто бы она нервничает. Биби выглядела расстроенной. Даже злой. Она какое-то время поглядывала на меня, а потом вышла с телефоном во двор.
– И о чем шла речь?
– Она мне не сказала. Мама – единственная «мертвая зона» между нами с Биби. И там наша честность дает сбой. Я умоляла ее объяснить, что происходит, потом практически потребовала. Но Биби сказала, что мама просто выпила, и все это чепуха. Но я сомневаюсь, что все дело в этом. – Я с трудом сглотнула. – Но я знаю, о чем бы они ни говорили, со мной мама беседовать не пожелала.
Ронан не начал сомневаться в моих словах и не пытался меня успокоить, предлагая возможные варианты произошедшего, степень правдивости которых он не мог знать. Он просто находился рядом и слушал. А мне лишь это и было нужно.
– Она ненавидит меня, Ронан, – проговорила я, в горле появился ком. – Мама меня просто не выносит.
– Этого не может быть. Все мамы любят своих детей.
Лежа на подушке, я покачала головой:
– Только не она.
– Тогда она тебе не мама, Шайло, – произнес Ронан. – Не настоящая. А если это так, то какая разница, что она думает? Это ее потеря. Она упускает нечто. Не ты.
Я закуталась в его слова, словно в одеяло.
– Проще сказать, чем сделать. Ну, нелегко перестать беспокоиться.
– Я знаю.
– У тебя с мамой были близкие отношения?
Ронан перевернулся на спину и уставился в потолок.
– Да. – Он сглотнул; я услышала звук из его горла и заметила, как дернулся его кадык. – Я не смог ее спасти.
– Спасти ее?.. Кажется, ты говорил, что тебе было восемь, когда она умерла.
– Да, но я там был и… Неважно.
– Ты можешь мне рассказать.
Он покачал головой.
– Сегодня ночью речь не обо мне. Тебе нужно отдохнуть.
– Ты хороший парень, Ронан, – проговорила я. Он начал протестовать, но я перебила его: – Так и есть. Я никому не гожусь. Я слишком замкнута. Так говорит Биби, и она права. Меня это бесит. Я так беспомощна перед чувствами к ней и…
«К тебе…»
Он повернулся и взглянул на меня.
– Я беспокоюсь и о тебе, – продолжила я. – И мне это не нравится.
– Не стоит обо мне тревожиться.
– Ну, что есть. Это как с мамой. Я больше не хочу мучиться и страдать, но продолжаю это делать. Я уже почти сломалась. Силы на исходе, и больше ничего не осталось. – Я снова покачала головой. – Я больше не могу переживать. Просто не в силах. Поэтому, когда ты вылез вчера из машины, мне было весьма паршиво. Но я думаю… – голос упал до шепота, – думаю, это было правильно.
– Я понимаю, Шайло, – проговорил Ронан. – В самом деле. Меня волнует лишь твоя безопасность. И счастье.
– И почему мне от этого так грустно?
Приятное волнение и трепет от того, что Ронан находился в моей постели, внезапно исчезли, сметенные нахлынувшей волной печали.
– Потому что мы не всегда
