фундаменте.
Я вступила в нашу совместную жизнь с определенными надеждами и, когда они не сбылись, понятия не имела, куда двигаться дальше. Но Грэм оказался той силой, которая постоянно боролась за мое исцеление. Наконец-то я перестала оплакивать нашу судьбу. Я перестала зацикливаться на том, чего у нас не могло быть, и переключила внимание на то, что у нас было и могло быть. Это не полностью избавило меня от боли, но такой счастливой, как сейчас, я не чувствовала себя очень давно.
Конечно, после того как мы открыли шкатулку, проблемы не решились волшебным образом сами собой. Желание иметь детей у меня не пропало, зато теперь я способна мыслить свою жизнь и помимо материнства. Мое отвращение к сексу развеялось не полностью, зато теперь я постепенно учусь отделять секс от надежды и отчаяния. Иногда я все еще плачу под душем, зато никогда не плачу в одиночестве.
Когда у меня льются слезы, Грэм обнимает меня, потому что заставил меня пообещать, что я перестану скрывать тяжесть своих страданий. И я больше их не скрываю. Я принимаю их. Учусь носить свое страдание как значок и не стыдиться этого. Учусь не так сильно обижаться на невежливые вопросы по поводу бесплодия. И, помимо всего прочего, я научилась относиться ко всему этому с юмором. Я и не думала, что когда-нибудь нам удастся превратить такие болезненные вопросы в игру. И теперь, когда мы выходим на люди, я почти с нетерпением жду, когда кто-нибудь спросит, есть ли у нас дети. Потому что знаю: Грэм своим ответом обязательно рассмешит меня.
Кроме того, я поняла, что сохранять какую-то надежду вполне естественно.
Я так долго была измотана и эмоционально истощена, что думала: если найду способ потерять всякую надежду, то с ней уйдет и ожидание, и разочарование. Но оказалось, что все не так. Надежда служила единственной положительной стороной бесплодия.
Я никогда не потеряю надежду на то, что у нас когда-нибудь будет свой ребенок. Я по-прежнему обращаюсь в агентства по усыновлению и разговариваю с юристами. И не знаю, перестанем ли мы когда-нибудь этого добиваться. Но я поняла: пусть я все еще надеюсь стать матерью, это не значит, что, продолжая попытки, я не могу жить полноценной жизнью.
И теперь я счастлива. И знаю, что буду счастлива через двадцать лет, даже если мы с Грэмом по-прежнему останемся только вдвоем.
– Черт, – бормочет Грэм, когда мы подходим к машине. Он указывает на шину. – Спустила.
Я бросаю взгляд на машину: да, шина спущена.
Причем так, что никакая подкачка ее не спасет.
– У нас есть запаска?
Мы сегодня ездим на машине Грэма, поэтому он открывает багажник и поднимает коврик. Есть и запаска, и домкрат. «Слава богу», – говорит он.
Я складываю наши сумки на заднее сиденье машины и смотрю, как он вытаскивает домкрат и покрышку. К счастью, колесо спустило на пассажирской стороне, на уровне тротуара, а не дороги.
Грэм подкатывает покрышку к спущенному колесу, приносит домкрат. И смущенно смотрит на меня.
– Квинн… – Он пинает камешек на тротуаре и отводит взгляд.
Мне смешно: по его смущению я понимаю, что он представления не имеет, что делать дальше.
– Грэм Уэллс, ты что, никогда не менял колесо?
Он пожимает плечами.
– Ну, могу погуглить, конечно. Но ты когда-то говорила, что Итан не позволял тебе менять покрышки. – Он указывает на шину. – Даю тебе первый шанс.
Я ухмыляюсь в полном восторге от ситуации.
– Поставь на стояночный тормоз.
Грэм поднимает ручник, я устанавливаю домкрат и начинаю поднимать машину.
– Вот это круто, – говорит Грэм; он прислонился к фонарному столбу и наблюдает за мной.
Я беру ключ и начинаю откручивать гайки.
На тротуаре полно прохожих, так что двое мужчин останавливаются и спрашивают, не нужна ли мне помощь. До них не сразу доходит, что Грэм со мной. Оба раза Грэм говорит: «Спасибо, но моя жена отлично это умеет».
Я смеюсь, когда понимаю смысл происходящего. Все время, пока я меняю колесо, Грэм словно хвастается всем, кто проходит мимо. «Только посмотрите! Моя жена умеет менять колесо».
Когда я наконец заканчиваю, он кладет домкрат и спущенное колесо в багажник. У меня все руки в масле.
– Сейчас забегу вон в тот магазин и вымою руки.
Грэм кивает и открывает водительскую дверь, а я мчусь в ближайший магазин. Внутри меня встречает полная неожиданность. Я думала, это очередной магазин одежды, но ничего подобного. В витринах стоят ящики для домашних животных, а в клетке у входной двери сидит птица – попугай.
– Чао! – громко говорит птица.
Я поднимаю бровь.
– Привет.
– Чао! – снова скрежещет попугай. – Чао! Чао!
– Это единственное слово, которое он знает, – ко мне подходит хозяйка магазина. – Вы хотите взять питомца или пришли за кормом?
Я показываю выпачканные маслом руки.
– Ни то ни другое. Надеюсь, у вас есть раковина? Женщина указывает мне в сторону туалета.
Я иду по магазину, останавливаясь, чтобы посмотреть на разных животных в клетках. Там есть кролики, черепахи, котята и морские свинки. Но, когда я добираюсь до задней части магазина, рядом с туалетом, я замираю и делаю глубокий вдох.
Мгновение я смотрю на него, потому что он смотрит прямо на меня. Два больших карих глаза глядят так, словно я пятидесятый человек, который сегодня проходит мимо него. Но в его глазах почему-то еще осталась надежда: вдруг я стану первой, кто действительно захочет взять его. Я подхожу ближе к его клетке, по бокам которой стоят еще несколько клеток, пустых. Он – единственная собака во всем магазине.
– Привет, дружок, – шепчу я и читаю надпись в левом нижнем углу клетки. Под итальянским текстом есть и описание на английском языке.
Немецкая овчарка
Кобель
Возраст – семь недель
Отдаем в хорошие руки
Я некоторое время читаю надпись, а потом заставляю себя зайти в туалет. Я стараюсь вытереть руки как можно быстрее, потому что не могу допустить, чтобы этот щенок счел меня просто одной из десятков людей, которые сегодня прошли мимо него и не захотели забрать его домой.
Я не очень-то разбираюсь в щенках, потому что у меня никогда раньше не было собаки. Я честно думала, что и не будет, но теперь чувствую, что не уйду из магазина без этого песика. Прежде чем выйти из туалета, я достаю из кармана телефон и отправляю Грэму сообщение.
«Зайди в заднюю часть магазина. Быстрее».
Я выхожу из туалета, и когда щенок снова видит меня, его уши встают торчком. Когда я подхожу ближе, он поднимает лапу и прижимает ее к стенке клетки. Он сидит на задних лапах, но я вижу, как его хвост подергивается, словно он ищет моего внимания, но боится, что мой интерес пройдет и он проведет еще одну ночь в клетке.
Я просовываю пальцы между прутьями, и он обнюхивает их, потом облизывает. Каждый раз, когда мы смотрим друг другу в глаза, у меня сжимается сердце. Грустно видеть в его взгляде надежду и страх, что она вот-вот сменится разочарованием. Щенок напоминает мне меня. То, как я себя чувствовала раньше.
Я слышу, как кто-то подходит ко мне сзади, оборачиваюсь и вижу, что Грэм смотрит на щенка. Он подходит к клетке и склоняет голову набок. Щенок переводит взгляд с меня на Грэма и наконец встает, не переставая вилять хвостом.
Мне даже не нужно ничего говорить. Грэм просто кивает головой и говорит:
– Привет, малыш. Хочешь поехать с нами домой?
* * *
– Прошло уже три дня, – говорит Ава. – Бедному щеночку нужно имя.
Она убирает со стола и собирается домой. Рид ушел с Максом около часа назад, чтобы уложить сына спать. Несколько раз в неделю мы обычно ужинаем все вместе, но чаще у них, так как Макс ложится рано. Но теперь у нас есть малыш, и хотя он щенок, он дремлет, писает и какает так же часто, как новорожденный человек.
– Но хорошее имя так трудно придумать, –
