новое ощущение.
На Эйсу мне смотреть не хотелось. Совсем.
С Люком же я боюсь что-нибудь пропустить, хочу видеть каждую его эмоцию, реакцию на мои стоны.
Мы смотрим друг на друга всего две минуты, именно столько его рукам требуется, чтобы довести меня до пика. Я начинаю дрожать, и Люк целует меня в губы, как раз когда с них слетает его имя. Он целует меня до тех пор, пока я не замираю, а потом ложится рядом, прижимается бугорком в паху, и вот я уже снова хочу его.
– Вроде мне уже лучше, – говорит он, потираясь об меня бедрами.
От желания его голос звучит хрипловато; так легко будет стянуть с него трико, впустить в себя… Однако я боюсь, что случится беда просто потому, что мы не проявили терпения и не выждали положенный срок. Вдруг его сердце еще не окрепло?
– Как насчет компромисса? Еще неделька – а потом…
Люк стонет, уткнувшись носом мне в шею, но все же отодвигается.
– Неделька, – уступает он.
Я смеюсь в ответ, а он пристраивается рядом, обнимает меня. Я разворачиваюсь к нему лицом, кладу ему руки на грудь. Касаюсь повязки.
– Интересно, какой шрам у тебя останется?
Он расправляет мои волосы, гладит их, проводит пальцами по спине, по плечу.
– Не знаю, – говорит, – но надеюсь, ты его весь зацелуешь.
Я смеюсь:
– Не волнуйся, как только все закончится, ты от меня просто так не отделаешься. Мне слишком сильно нравится твое тело. Вот такая я легкомысленная. Наверное, даже легкомысленнее тебя.
Он с ухмылкой мотает головой.
– Не. Я же сам клюнул на твою попку.
– А я думала, ты повелся на мои слюни, которые я пускала во сне.
Он кивает.
– Да, верно. Ты зацепила меня слюнями.
Я смеюсь. Мне нравится, что в такие мгновения Люк способен меня рассмешить. Наши губы снова встречаются, и мы целуемся добрых пять минут кряду, и вот Люк опять об меня трется. Мне совестно за то, что я так сильно его распалила, но нарушать предписание врача нельзя. Хочу, чтобы Люк поправился как можно скорее. Я отталкиваю его и меняю тему, пытаясь заговорить о чем-то приятном. Хотя бы о его близких. В больнице Люк открылся и рассказал о них. Мне нравится, когда он говорит о родне, потому что вспоминает он только хорошее, а я даже вообразить не могу, каково это – когда мама тебя поддерживает.
– Как думаешь, ты скоро маму увидишь?
Мне очень жаль, что надо прятаться, потому что пока следующее слушание по делу Эйсы не пройдет, а его самого, как мы надеемся, не упекут за решетку, Люк с матерью не увидится. Конечно, есть шанс, что Эйса выйдет сухим из воды… Впрочем, этот вариант мы стараемся не обсуждать.
– Мы навестим ее, когда все закончится. Ты ей понравишься – ты так много для меня сделала.
Я улыбаюсь, мне и самой не терпится познакомиться с этой женщиной… но стоит вспомнить о своей семье, о Стивене, и улыбка тает.
Люк гладит меня по щеке тыльной стороной пальцев.
– В чем дело?
Я пытаюсь прогнать тревожные мысли.
– Так, про Стивена вспомнила. Надеюсь, с ним ничего не случится. Плохо, что я не могу его навестить.
Люк берет меня за руку, переплетает свои пальцы с моими.
– Ему ничто не грозит, Слоун. Он под круглосуточной охраной. Я позаботился об этом, не переживай.
Чертов Эйса, из-за него мы угодили в такой переплет. Я даже не могу навестить брата, а Люк – повидаться с матерью. Отсиживаемся на этой квартире, пока наши любимые под надзором.
Ненавижу Эйсу Джексона. Жалею, что вообще познакомилась с ним.
– Пусть он заплатит за все. – Во мне полыхает такая ненависть, что я даже на Люка смотреть не смею. – Хочу, чтобы он страдал. Правда, из-за этого я сама себе кажусь ужасным человеком.
Люк нежно целует меня в лоб.
– Он проведет остаток жизни за решеткой. Заслужил.
– Нет, я хочу другой мести. Тюрьма не сломит Эйсу. Ему должно быть по-настоящему плохо. Пусть знает, что я не отвечу на его бредовые чувства, на его манию, помешательство. Пусть видит, как я люблю тебя, и страдает, как страдали по его вине окружающие. Пусть осознает, что я люблю и выбираю тебя, а не его. Это уязвит Эйсу в самую душу.
На миг во взгляде Люка проскальзывает задумчивость.
– Если, желая этого, ты становишься плохой, то злые мы оба. Я тоже отдал бы все на свете, лишь бы он пережил такие страдания.
Мне все еще стыдно из-за мыслей о мести, но его слова вызывают улыбку. Наверное, когда тебя так сильно доводят, то месть – единственное, что помогает жить дальше, однако это ненормально. Люк наверняка думает так же. Впрочем, умение различать добро и зло твоих чувств не изменит. Только добавятся муки совести.
Я плотнее прижимаюсь к Люку… но тут в дверь начинают колотить, и я резко сажусь, охваченная ужасом.
Люк уже на ногах. Я и не заметила, когда он вскочил с дивана, однако вот он бросает мне футболку. Устремляется к стойке на другом конце гостиной и берет с нее пистолет.
В дверь снова колотят.
Люк жестом велит мне встать и подойти. Я подчиняюсь.
– Кто знает, что мы здесь? – спрашиваю его.
– Только Райан, – отвечает он, направляясь к двери. Я – следом за ним. Люк смотрит в глазок, потом, отпрянув, спиной прижимается к стене сбоку. – Это Райан.
– Слава богу, – шепчу я.
Люк не двигается. Он так и не опустил пистолет и буравит меня взглядом.
– В чем дело?
Люк делает быстрый вдох и, выдохнув, говорит:
– Он не почесал шею.
Слоун тут же падает духом. Она в курсе, какие у нас с напарником приняты условные жесты, и понимает: нам грозит беда.
Я снова смотрю в глазок в надежде, что просто не увидел, как Райан чешет шею. Нет, напарник так и не подал условный сигнал. К тому же на часах четыре утра. Что за нелегкая принесла его в такую рань?
– Открывай, Люк, – говорит Райан. – Я знаю, что ты там.
Райан смотрит прямо в глазок, но мне-то яснее ясного: он рассчитывает именно на то, что я не открою.
Если у него за спиной Эйса, то зачем Райан привел его сюда?
Я еще раз смотрю в глазок: Райан глядит влево, будто выслушивает чьи-то распоряжения. Потом вздыхает и снова смотрит на дверь.
– У него Тилли. Если не откроешь,
