— Что ты делала в ее комнате? — Фрэнсис решила проявить настойчивость, но чувствовала она себя неловко.
— Не понимаю, куда вы ведете… — опять уклонилась от ответа Пенелопа.
— Нам надо знать, что ты видела в комнате Хоуп, что запомнила.
Фрэнсис чувствовала, что чересчур давит на Пенелопу, сильнее, чем ей бы самой хотелось. Но не уходить же отсюда с пустыми руками? Это бы только осложнило положение Пенелопы. Однако та упрямилась:
— Я хочу, чтобы вы удалились.
— Взгляни на это трезво. Пожалуйста.
— Сейчас мы стараемся не столько ради себя, сколько ради вас, — вмешался Элвис. — Поверьте, обстоятельства могут сложиться так, что вам придется туго. Вы все равно будете вынуждены отвечать, но уже в иной обстановке.
— Что я могу вам сказать? — Пенелопа опустилась на стул и положила перед собой на стол сжатые до побеления суставов кулаки. — Моя сестра убита, но это не моих рук дело. Я не трогала ее и не причиняла ей вреда. И не знаю, кто с ней так безжалостно обошелся. Да, я была в ее комнате, но не нашла ее там.
Пенелопа тяжело вздохнула.
— Зачем вы заходили к ней?
— Утром в день свадьбы она попросила меня принести ей какое-то лекарство… то, что было прописано маме. Я не запомнила, как оно называется. Хоуп умоляла меня, говорила, что оно ей очень нужно.
— И вы его принесли?
Пенелопа, видимо, не расслышала вопроса. Она продолжала тихим дрожащим голосом:
— Хоуп была не в себе. Сплошной комок нервов. Она знала, что лекарство в доме есть, и знала, где оно хранится. От меня требовалось лишь доставить ей эти таблетки. Я была только посыльной — на этом моя роль заканчивалась.
— Вы видели, как она их принимала?
— Нет.
Фрэнсис на какой-то момент задумалась. На ленче, устроенном Тедди, Хоуп вела себя странновато. Можно ли объяснить это действием транквилизаторов?
— Вы принесли ей таблетки. И что дальше?
— Она отблагодарила меня своей фирменной улыбкой. И добавила, что я поступила как настоящая сестра. Вот и все. Я ушла.
Фрэнсис долго колебалась, прежде чем задать вопрос:
— Хоуп знала о твоих чувствах к Джеку?
Глаза у Пенелопы расширились от удивления или от испуга.
— Нет. По крайней мере, я так думаю. Ей я об этом не заикалась.
— Ты знакома с Карлом Ле Флером?
— С ее вторым хахалем? Нет. Никогда его не видела.
— Ты кому-нибудь говорила, что дала ей таблетки?
— Нет.
— То, о чем вы рассказали, произошло за несколько часов до преступления, — вставил свое слово Элвис. — Нас интересует, почему вы вторично навестили спальню сестры уже незадолго до брачной церемонии?
Пенелопа вдруг расплакалась. Ее рыдания становились все громче. Она вцепилась пальцами в волосы, словно собиралась вырвать их. Слезы безудержно текли из ее глаз. Если бы у нее на ресницах была тушь, то лицо Пенелопы давно превратилось бы в черную маску. Зрелище было не из приятных и уж никак не трогательное. Фрэнсис сдержалась, зато Элвис поморщился, причем откровенно брезгливо.
Сквозь всхлипывания едва пробивались отрывочные фразы:
— Я знала, что Хоуп в беде… Любой мог это заметить. Она безумно боялась замужества… боялась, но и хотела стать женой Джека. Она сама себя не понимала, Когда Хоуп попросила, я принесла ей таблетки… не для того, чтобы помочь, а чтобы она выставила себя дурой на своей свадьбе… может, уснула над тарелкой, ляпнула бы что-нибудь глупое, неприличное… не смогла бы танцевать. Я хотела, чтобы и Билл, и мама… а больше всего, чтобы Джек… все они увидели, какой она может быть гадкой. Я хотела ее так… — тут у Пенелопы сорвалось с языка настолько грубое выражение, что Фрэнсис не поверила своим ушам, — …чтобы это уже никогда и никем не забылось.
Произнося эти слова, Пенелопа закрыла лицо руками, словно ей невмоготу было слушать саму себя и выдерживать осуждающий взгляд кузины.
— Я не горжусь своим поступком. Я сожалею и стыжусь… Но я не убивала Хоуп.
Элвис посмотрел на Фрэнсис, а она на него. У обоих, вероятно, возникла одна и та же мысль — стоит ли пересказывать чете Лоуренсов исповедь Пенелопы? Несомненно, это будет для них еще одним ударом.
— У вас наверняка вертится на языке вопрос, почему я была так зла на сестру? — обратилась Пенелопа к Элвису. — Фрэнсис знает. Я хотела сохранить драгоценного Джека для себя, но не преуспела в этом. Она так застлала ему глаза, что он ослеп. Не видел и не желал видеть никаких ее недостатков. Публичное ее осмеяние было бы и его наказанием за то, что он пренебрег мной.
Постепенно ее рыдания утихли. Они уступили место холодному равнодушному отчаянию.
— Я не дочь Билла Лоуренса, и это привело к тому, что нас с ней разделила бездна, уже давно, с момента ее появления на свет. Всю жизнь я была на втором месте… — Пенелопа оскалилась, скрипнув зубами в приступе застарелой ненависти. — Чего бы я ни достигла, все было мало, вернее, им было просто наплевать… В школе я успевала лучше всех. Я окончила юридический колледж. Я могу стать партнером в солидной фирме. Я хорошо зарабатываю, и у меня собственная квартира. Но все мои успехи не изменили отношения ко мне в семье. Родители лелеяли одну Хоуп, ее просто боготворили. Никто не сказал мне, что она была приемышем. Только после ее смерти я об этом узнала. Просто отчим перед панихидой объявил, что мы не кровная родня. Какая темная, мерзкая история! Все, что я помню, — это как меня ребенком отправили к бабушке Тедди, а по возвращении домой я обнаружила, что мама обзавелась младенцем. Я не сообразила тогда, что к чему, да и не могла… мне было всего три года. Но зато наша семья стала теперь полной — муж, жена и их ребенок, а мне уготовили место на отшибе. Я превратилась в четвертый элемент, лишний для идеальной триады.
То, что такая злоба могла произрасти в гостеприимных стенах тетушкиного дома, впитавших в себя ее добродушие и тепло, не укладывалось в голове у Фрэнсис. Впрочем, у каждой семьи есть вторая, подспудная жизнь, и по себе она знала, каково быть отпрыском от первого, неудавшегося брака.
— Я никогда не собиралась завести детей, потому что так легко травмировать их… или испортить неумной любовью. Целую жизнь я посвятила одной цели — добиться самоуважения. И не потому, что я сама себя считала ничтожеством, а потому, что так относились ко мне отчим и мать. И когда Джек, отвергнув меня, выбрал Хоуп, я как будто опять скатилась на нижнюю ступеньку, и вернулось ощущение неудачницы, обреченной терпеть провал за провалом. Теперь мама и Билл лишились своего идола, того, что скрепляло их связь… и, может быть, это бог их покарал.
Фрэнсис опешила. От истерики Пенелопа перешла к проповеди. Чувство собственной правоты распирало ее.
— Но когда Хоуп не появилась в церкви вовремя, я запаниковала. Я вдруг подумала — не проглотила ли она слишком много таблеток? С нее бы сталось. Она вряд ли осознавала, что делает. Я решила заглянуть к ней, проверить, как она, а заодно отобрать у нее таблетки. Ни ее, ни таблеток в комнате не было. Я пошла туда не из чувства вины перед Хоуп, а чтобы вернуть на место лекарство. Если она впала в транс, то лучше было бы избавиться от улики. Ведь никто не докажет, что я принесла ей таблетки, а Хоуп, я надеялась, никогда не проговорится об этом. Когда ее в комнате не оказалось, я подумала, что мы разминулись, она уже в церкви и мне не о чем беспокоиться. Разве я могла представить…
Здесь, на середине фразы, Пенелопа замолчала.
Они оставили ее в кабинете одну, растрепанную, со слезами пролитых слез на лице, внешне холодную как лед, но все с той же ненавистью, жгущей ее изнутри.
После встречи с Пенелопой Фрэнсис стало невыразимо грустно. Даже солнечный день потускнел. Ей настоятельно требовалось присутствие Сэма, хотелось прильнуть к его плечу, услышать от него доброе, сочувственное слово.
Элвис предложил подвезти ее, но она отказалась. Пригородный поезд, минуя автомобильные пробки, домчит ее до Манчестера быстрее.
От вокзала до дома Лоуренсов Фрэнсис шла стремительным шагом и остановилась отдышаться только на подъездной дорожке. Соленый морской воздух проник в легкие, взбодрил, прояснил голову. Обе машины — и Билла, и тетушки — были припаркованы у крыльца, что означало, что они дома и ждут от нее отчета о ходе следствия. Разговор, конечно, был неминуем, и откладывать его было нельзя, но каким он будет тяжелым и для них, и для Фрэнсис!
