«В горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии», – когда-то, пусть и давно, Майлз говорил это своей жене, Слоан. Бесплодие – не совсем болезнь, но, наверное, ранило их ничуть не меньше.
И так же, как и Генри сейчас, Майлз пообещал позабыть о всех других и хранить верность своей жене до конца дней. Он нарушил клятву – нарушил ее из-за меня.
Забавно, что несмотря на то, что я знала, какой лживой была Бьянка с любой стороны, я ни минуты не сомневалась в правдивости ее слов. Все-таки Майлз сказал мне столько правды, сколько считал достаточным. И то чувство беспокойства и непостоянства, которое я испытала в той пустой, пещерной квартире, – оно не покинуло меня даже после того, как Бьянка поработала над интерьером. Я знала, что там у нас не будет никакого будущего. Эта квартира была по-своему такой же искусственной, как дом Олега.
Внезапно, при ярком свете дня, наблюдая за тем, как лучшая подруга выходит замуж за своего лучшего друга, я поняла, что не люблю Майлза. И даже не чувствую той внутренней связи, которую, по его словам, он испытывает ко мне. Мои чувства к нему – кроме похоти, конечно – были скорее тем, как я чувствовала себе благодаря ему. Это было подтверждением: новым, удивительным ощущением того, что кто-то меня хочет, что я достойна быть желанной.
И после унылой депрессии, в которую превратилась моя жизнь, мне нужно было это головокружительное волнение, которое я испытывала рядом с ним: радость от того, что мне есть чего ждать что-то именно для меня, после столь долгого ожидания, когда я уже почти потеряла надежду кого-нибудь встретить.
И, судя по тому, что я знаю сейчас, все это было иллюзией.
Я приняла решение. Больше мы не увидимся: это я знала точно. Уж точно не ради секса. Осталось понять, что я ему скажу и поговорить ли со Слоан до того, как это сделает Бьянка. От одной мысли об этом мне стало не по себе. Я знала, кто она. Знала с того дня, когда Майлз впервые о ней упомянул, когда я часами искала информацию о ней в интернете.
Но на органе зазвучал первый аккорд последнего гимна. Молли толкнула меня, чтобы я наконец-то вернулась в настоящее, и я поняла, что отложу это решение до другого дня – еще одна в растущей горе моих неразрешимых проблем.
А сейчас я воспользуюсь своим званием подружки невесты, зная, что друзья меня подстрахуют, и напьюсь по полной.
Так и случилось. Я напилась в хлам. И в результате совершила еще одну, еще большую ошибку. Во всем виновата моя Плохая Девочка, которую этот подкаст выпустил на свободу.
Глава 22
На следующее утро я проснулась в ужасном похмелье, худшем за всю свою жизнь. Честное слово. Так плохо мне не было ни во время первой недели в университете, ни когда мы с Мэдди ездили в отпуск в Закинф, ни после последнего рождественского корпоратива в «Колтон Кэпитал». Я чувствовала себя так, будто вместо мозга у меня в голове кипящий сыр, и если я открою глаза, он вытечет прямо на подушку и я умру. Я знала, что, если открою рот, меня стошнит, и не открывала его.
Я залезла с головой под одеяло – вдруг засну и просплю самую худшую часть. Но воспоминания о вчерашнем дне и ночи снова посыпались на мою разбитую голову, и каждый раз я чувствовала себя так, будто на меня накинулась тетя Лидия из «Рассказа служанки» с электрошокером.
Помню, как стояла в шатре после фуршета и болтала с парой однокурсников Генри, и как мимо проходили официантки с бутылками шампанского и блюдами с канапе. Но я брала только шампанское, а до канапе так и не дошло.
Помню, как сидела за ужином, только уже миновала стадию голода и просто все время пила. И кажется, каждый раз, когда я решалась поступить разумно и переключиться на воду, кто-то подливал мне в бокал вина, и я думала, что ладно, выпью бокал, а потом уже переключусь на воду – но этого так и не произошло.
Помню, как услышала первые аккорды «Эмейзед» группы «Лоунстар» и побежала ближе к Мэдди и Генри, посмотреть на их первый танец. Казалось, влюбленнее и счастливее их быть невозможно. Помню, как потащила Молли в туалет, чтобы поплакаться ей о том, что никогда не влюбляюсь в тех, кто отвечает мне взаимностью, и что я, наверное, навсегда останусь одинокой, а она хлопала меня по спине и говорила, что всему свое время, что где-то там есть и моя половинка, просто надо набраться терпения и знакомиться с новыми людьми. Или, кто знает, может, любовь моей жизни все время была рядом, прямо у меня перед носом.
Помню, что в какой-то момент в шатре стало не просто тепло, а ужасно душно, и я вышла на улицу подышать. Я стояла под звездами, жадно вдыхая холодный воздух и чувствуя себя лучше.
Помню, как знакомый голос сказал: «Я как раз тебя искал. Просто хотел сказать тебе, что ты очень красивая», – и как в голове прозвучали слова Плохой Девочки, и я настолько плохо соображала, что на самом деле подумала: «Да! Может, это оно!»
Помню, как вдруг почувствовала себя такой счастливой и все будто бы прояснилось; как вернулась в шатер и долго-долго танцевала, а потом Мэдди и Генри разрезали торт, и мне достался кусочек этой роскошной, покрытой фруктами прелести, наверное, самой вкусной сладости из всех, что я когда-либо пробовала. А потом я ощутила резкое чувство голода и съела два сэндвича с беконом, которые принесли в десять часов для вечерних гостей, но даже тогда понимая, что это ничем не поможет.
Помню, как Мэдди встала на стул, а Генри снял с ее бедра подвязку под восторженные крики всех мужчин, и видела, кто ее поймал, а потом присоединилась к толпе женщин вокруг Мэдди, думая, что это очень-очень важно, чтобы именно я поймала букет. В итоге грубо толкнула Молли, почувствовала себя виноватой и отдала букет ей.
Помню, как посмотрела в телефон, увидела, что уже одиннадцать, и вдруг подумала, что я непременно должна вернуться в Лондон на последней электричке, вместо того чтобы остаться на ночь в комнате, где спала прошлой ночью. Хлоя пыталась меня отговорить, напоминая, что я слишком много выпила и сама не справлюсь. Потом к нам подошла высокая фигура во фраке со словами:
– Не волнуйтесь, я отвезу Шарлотту домой.
Помню, как мы сидели одни в вагоне почти пустой электрички до Ватерлоо. Я дрожала от холода, потому что забыла вернуться и
