Джордже Кэлинеску
ЗАГАДКА ОТИЛИИ
George Cг linescu
ENIGMA OTILIE
Роман
Перевод с румынского
Д. ШПОЛЯНСКОЙ и Ю. КОЖЕВНИКОВА
Издательство Иностранной Литературы (И * Л)
Москва 1959
Редактор Е. БАБУН
Художник М. Данилова
Технический редактор М. П. Грибова
Корректор С. E . Заболотная
Подписано к печати 2/ II 1959 г.
Сдано в производство 5/ III 1959 г.
ИЗДАТЕЛЬСТВО ИНОСТРАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Москва, Ново-Алексеевская, 52
Типография № 2 им. Евг. Соколовой УПП Ленсопнархоза
Ленинград, Измайловский пр., 29
I
В начале июля 1909 года, вечером, около десяти часов, с улицы Святых Апостолов на улицу Антим вышел юноша лет восемнадцати в школьной форме. Он нес чемодан, не слишком большой, но по-видимому, тяжелый, потому что он перекладывал его из одной руки в другую. Лето выдалось сырое и дождливое, на пустынной улице было прохладно и, словно в лесу, шелестела листва, временами Бухарест был похож на большое село, и во всех дворах, особенно в оградах церквей, росло множество старых деревьев. Ветер с мерным шумом незримо раскачивал их пышные кроны, и только заметив, как то померкнут, то вновь заблещут звезды, прохожий мог догадаться, что высоко над его головой колышутся густые зеленые шатры. Молодой человек шел мимо домов, и там, где позволял слабый свет фонарей, внимательно вглядывался в номера. Его черный форменный китель был туго стянут в талии, наподобие военного мундира, а жесткий, очень высокий, воротник и фуражка с широкой тульей придавала, ему мужественный и не лишенный элегантности вид. И хотя выбивавшиеся из-под фуражки длинные пряди волос делали продолговатое, совсем юное лицо почти женственным, смуглая кожа и античная линия носа невольно изменяли первое впечатление. Судя по тому, как юноша в поисках нужного номера растерянно переходил с одного тротуара на другой, он никогда не видел дома, который теперь разыскивал.
Лампы в домах были погашены, а кое-где покрыты матовыми стеклянными шарами. Безлюдная улица казалась погруженной в сон. Во мраке она имела причудливый вид. Здесь не было ни одного чересчур высокого дома и даже двухэтажные попадались крайне редко. Самое неожиданное смешение стилей в архитектуре домов (как правило, построенных, зодчими итальянцами), чрезмерно большие по размерами здания окон, до смешного огромное сочетание греческих фронтонов и стрельчатых арок из крашеного дерева, обвалившаяся штукатурка, покоробившиеся деревянные все это казалось карикатурой на итальянскую улицу
Около монастыря, через дорогу, находился дом с еще освещенными окнами. Перед домом стояла запряженная парой белых лошадей великолепная коляска; на козлах свесив голову на грудь и держа в руках вожжи, сидел кучер в своем длинном, присборенном сюртуке. Юноша с тяжелым, похожим на бочонок, чемоданом сравнялся с коляской, оглядел ее и остановился, поставил свою ношу на землю. Дом был двухэтажный, окна низкого первого этажа, заклеенные обветшавшей бумагой, походили на церковные витражи. Верхний этаж смотрел на улицу четырьмя нелепо высокими окнами, увенчанными готическими розетками; но над каждой розеткой был выведен маленький греческий фронтон, который поддерживали две консоли. Крыша выступала над фасадом широким навесом, опиравшимся на консоль, отделенные друг от друга кессонами, — все в самом классическом стиле, но и консоли, и фронтоны, и кессоны были выкрашены коричневой масляной краской. Во многих местах штукатурка потрескалась и облупилась, а из расселины между домом и тротуаром нахально выбивалась сорная трава. Справа высокая, немного завалившаяся назад, ржавая решетка ограждала двор, и там, во тьме, смутно виднелась такая густая листва и такое множество деревьев, что прохожему двор мог показаться бескрайним лесом. Большие двухстворчатые ворота ограды были скреплены цепью, но маленькая калитка оставалась открытой. Юноша с минуту подумал, потом взял чемодан и вошел в калитку, однако, дойдя до входной двери, он все же не решился подняться по двум каменным ступенькам и правился в глубь двора посмотреть, не найдет ли он кого-нибудь в комнатах для прислуги. Он заметил, что дворовый фасад дома выше, чем парадный, и что вдоль каждого этажа идет застекленная галерея; на верхнем этаже горела керосиновая лампа, а все остальное было погружено в темноту. Молодой человек снова вернулся к парадному входу и стал размышлять, каким образом сообщить о своем появлении. Подойдя ближе к двери, он не обнаружил звонка, а стучать ему показалось бесполезно, да так оно и было на самом деле. Покоробившаяся и потрескавшаяся от жары и сырости, покрытая пузырями коричневой краски дверь в виде огромного готического окна тянулась от двух каменных ступенек, стертых так, что они стали покатыми, почти до самого навеса. Круглые стеклянные окошечки не были завешены, их покрывала вековая пыль, на которой дождь и бездомные улитки оставили свои следы. Но делать было нечего и юноша, нажав на мягко поддавшуюся щеколду, потянул гигантскую дверь, которая к его ужасу с грозным скрипом почти сама собой двинулась на него. Он робко ждал, что, услышав шум, живущие в доме люди прибегут вниз. Но ничего подобного не случилось, и юноша вошел, постаравшись как можно плотнее закрыть страшную дверь. Теперь он сделал удивительное открытие: костяная ручка колокольчика висела тут, внутри. Но он не осмелился сразу же позвонить, потому что его поразил вестибюль, который в высоту занимал оба этажа. Два боковых марша деревянной лестницы образовывали нечто вроде пирамиды, на верхушке ее гипсовый Гермес — довольно изящная, но выкрашенная отвратительной коричневой краской копия античной скульптуры — держал, как кадуцей, керосиновую лампу со стеклянным колпаком в виде звезды. Эта лампа не горела, и вместо нее тускло озаряла помещение спускавшаяся с потолка другая лампа, с хрустальными подвесками. Человека, обладающего эстетическим вкусом, удивило бы здесь намерение достичь античной грандиозности при помощи совершенно не соответствующих этой цели материалов. Деревянная лестница, у подножия которой стояли две вырезанные из дуба детские фигуры в манере эпигонов Донателло, претендовала на классический стиль. Для того чтобы гармонировать с ней, стены должны были быть настоящего мрамора или по крайней мере подделкой под мрамор, а их грубо оштукатурили, расписали по трафарету от руки под помпейские фрески и, что выглядело особенно наивно, имитировали порфир зелеными и красными брызгами. Неумелый декоратор, вместо того чтобы украсить гирляндами и использовать для создания перспективы весь объем вестибюля, поделил его на две части, по этажам, самым убедительным образом доказав отсутствие пропорции в плане. Вдобавок потолок был отделан в романском стиле, с кессонами. В этом причудливо разукрашенном вестибюле, стены которого были покрыты длинными извилистыми трещинами, веяло холодом и разрушением. В конце концов юноша, собравшись с духом, дернул ручку колокольчика, и тогда сверху, словно из обширного пустого пространства, где слабо отдается эхо, донеслось какое-то металлическое тявканье. Для стоявшего внизу незнакомца время тянулось мучительно долго; наконец послышался раздражающе медлительный скрип лестницы, которая точно изнемогала под непомерной тяжестью. Когда тот, кто вызвал этот устрашающий треск, оказался внизу, юноша с изумлением увидел худенького, немного сутулого человечка. Он был совершенно лыс, и поэтому его лицо, тоже лишенное растительности, казалось квадратным. За выпяченными, пожелтевшими от табака губами виднелось только два зуба, торчавшие, как обломки костей. Человек, почтенный возраст которого не поддавался более точному определению, смотрел вопросительно и явно недовольно, хотя и улыбался, показывая свои два зуба, и время от времени медленно мигал, точь-в-точь как рассерженная резким светом сова.
— Дядя Костаке? — отважился вымолвить юноша и застенчиво переспросил: — Здесь живет домнул [1] Константин Джурджувяну?
Старик опять заморгал, как бы не поняв вопроса, пожевал губами, но ничего не ответил.
— Я — Феликс, — прибавил озадаченный таким приемом юноша. — Его племянник.
Очевидно, лысому наскучили вопросы, он еще раз мигнул, что-то пробормотал и вдруг хрипло, почти шепотом, распространяя запах табака, быстро проговорил:
